СВИЩ
Чем чёрт не шутит, когда Господь спит? (Когда не спит, Он шельму метит). Кто завёз в Россию СПИД, подведя под это смету? Инфицированных миллион! Нужны большие миллиарды, чтобы выровнять каньон ВИЧ-инфицированной ореады… Средств, сказали, нет в стране и вымирают… по нужде…
104-я ПАЛАТА
Нет ничего более трогательного,
чем больное животное:
оно переносит страдания
с такой тихой и грустной
покорностью…
Кто лежал в морге, тот знает. Там тоже козырные места есть. Возле радиатора охлаждения. А тот, кто потребляет электроэнергию, знает, что при отключениях люди мёрзнут. Веерно. Живые мёрзнут. Мёрзнут и ропщут. Зимой. Мёртвые не ропщут. Мёртвые потеют. Разлагаются и пахнут нехорошо. Летом. Товарный вид теряется. А куда такого? Ни себе посмотреть, ни родственникам показать. Хорошо если сразу на выписку, а если полежать пару деньков придётся?..
Хантемир Смидович Коменский, открыв глаза, первым делом нащупал радиатор охлаждения. Работает! Молодец Актиния! Оправдала доверие. Хантемир ещё при жизни оплатил по квитанции трёхсуточное проживание в морге и сунул сверху в карман бело-грязного халата санитарки, старушки Актинии, чтобы посодействовала место козырное занять при переселении. Посодействовала. Молодец. Не перевелись ещё честные люди…
По телу Коменского разлилось приятное душевное общечеловеческое тепло. “Пора вставать”, - подумал он. Отодвинув от себя бабушку в старомодном капоре, на которой нахальным штабелем уложился скоропостижно застреленный мачо (о чём свидетельствовала плохо запудренная контрольная дырка во лбу), Коменский встал. “Новьё! Муха не сидела… да и откуда тут мухи”, - рассудительно заметил Хантемир, оглаживая начинающей теплеть ладонью скоропостижно застреленного мачо. На мачо был брэндовый костюмчик от раскрученного отечественного кутюрье Зайдина и остальное в комплекте, но тоже всё отечественное. “Молодой, а патриот! И размерчик подходящий…” - с удовлетворением отметил Коменский и быстренько переоделся, после чего убиенный остался, в чём мать родила, а Хантемир походкой светского кутилы направился на выход. Он бы и рад приодеть патриотичного соседа, но поскольку Коменского увезли с операционной под местным наркозом и одной простынёй, которая казённая и многоразовая, то уж извините…
Хантемиру Смидовичу Коменскому везло. Вот уже из третьего морга, за последние пять лет, он выходил сухим, в смысле не вспотевшим. СВИЩ-инфицированный на заре построения постперестроечного общества за “ну, очень смешные” пятьдесят рублей (сложившаяся на тот момент стоимость одного часа тесного общения с раскрепощённой уличной путаной) Хантемир не унывал. Он достойно пронёс в себе этот ВИЩ через все годы и невзгоды построения капитализма в отдельно взятой стране.
Болезнь была новая, неизведанная, занесённая в страну перезревшего социализма свежими ветрами перемен из загнивающего и в тоже время процветающего Запада. Все учёные Мира, практикующие в этой области, бились с инфекцией загнивания процветания, но пока безрезультатно. “Что невозможно, то невозможно; что возможно, то возможно. Повозка не движется по воде, корабль не плывет по суше…”
“Опять живой”, - удовлетворительно констатировал Хантемир и, сориентировавшись на незнакомой местности по звёздам, уверенной походкой зашагал на северо-запад, в сторону вокзала. В окошечке билетной кассы странно роскошествовала престижная девушка, невесть откуда взявшаяся в этом пристанционном уединении. Наметанным взглядом Коменский отметил, что ей 21 год, что она имеет внешность фотомодели (рост, объем и пр.), достаточно образована, умеет довольно хорошо общаться с людьми. Кроме того, она успевает чрезвычайно много: работает, учится на заочном отделении высшего учебного заведения, посещает занятия по шейпингу, обучается танцам, осваивает иностранный язык и пр., но заработанные деньги уходят сквозь пальцы, а самое главное, у неё нет верного спутника жизни при пышущем здоровье крепкого женского начала, которое выпирало…
Хантемир, слёту оценив сложившуюся обстановку, резко включился: “Простите, сударыня, а не изволите ли подсказать, где тут кассир будет?” Девушка приветливо улыбнулась и честно призналась: “Я за неё. На выходные приехала. К матери. Погостить. А она приболела. Мама кассир, а я за неё”. Воспользовавшись полученной исчерпывающей информацией и оказанным доверием, Хантемир повёл разговор по накатанной схеме: “под орех да красное дерево”. Девушка не сопротивлялась, активно поддерживая беседу, волнующую на грани фола. В финале “расчувствовавшийся” пассажир подарил очаровательной собеседнице капор стариной ручной работы екатерининских белошвеек, позаимствованный по случаю совместного пребывания у доброй незнакомой старушки.
Ретро входило модным писком в современный дизайн продвинутой молодёжи, дорогого стоило и вызвало неподдельный восторг у очаровательной Очаровашки (имя у неё такое, Очара). Очара наотрез отказалась безвозмездно принять бесценную реликвию и предложила сумму в баксах. Хантемир тоже категорически отказался, но после недолгих препирательств согласился на консенсус в виде железнодорожного билета на подошедшую электричку, галантно распрощался и убыл в направлении маршрута движения… Разочарованным нежным взглядом Очара проводила последнюю и этим же взглядом уткнулась в статью периодического издания “Будет ли остановлена пандемия СВИЩа?”
Она о суженном мечтала… Бой-фрэнды грелись у огня её душевного пожара. Им задарма перепадало и если честно, то не мало (а кто откажется на шару?) Она об этом тоже знала, но снисходила до “ягнят”…
Спать не хотелось. Коменский удобно откинулся в мягком кресле электрички, прикрыл веки и, не напрягаясь, прокручивал видеоклип недавнего прошлого, неаккуратно нырнув в давнее. Кто и когда его СВИЩ-инфицировал Коменский не знал (в смысле ни имени, ни фамилии, ни точной даты), хотя за прошедшие годы узнал и познал немало о вирусе иммунощунии (ВИЩ). Нахальный был вирус. Щунял здоровый иммунитет клеток в усмерть, сам при этом многократно размножаясь, и клетки гибли вместе с иммунитетом. А без иммунитета любая зараза в организм вхожа и богует, вошедши, до беспредела. А от этого беспредела люди умирают. Двадцать пять миллионов зарегистрировано, по некоторым данным…
Как появился ВИЩ - неизвестно (говорят, от обезьян), а обнаружили его в самой “общечеловеческой” стране мира, Соединенных Штатах Америки, в 1981 году. Наделал этот ВИЩ в этой “общечеловеческой” шороху и пополз адресно по всему земному шарику, передвигаясь половым путём из организма в организм. Человеческий организм. Тварей не трогал. Несмышлёные они, твари. У них рефлексы, а у людей - “Дружба народов!” Разнёсся СВИЩ (синдром вируса иммунощунии) по всей планете. В тридцати шести миллионах планетян осел и продолжал бурно тиражироваться. Десятью разновидностями неизученными. У Коменского была одиннадцатая, не выявленная…
К нему ВИЩ внезапно приходил и так же внезапно уходил, нанося поражение то одному, то другому внутреннему органу хозяина. Внутри хозяина открывался свищ, и орган гиб, а хозяин внезапно умирал, благодаря оперативному хирургическому вмешательству современной медицины. После внезапного ухода ВИЩа, так же внезапно оживал, возвращаясь в исходное положение: “Здоров”. Но ограниченно. “Ограниченно здоров”. “Ограниченно” - это то, что вырезали. Оно уже не работало по причине отсутствия. Первый раз Коменскому почку вырезали, второй - лёгкое, а сейчас правое яичко отчекрыжили…
Происходили с ним такие внутренние революционные преобразования один раз в два года (иногда в первый год, иногда во второй). Осенью. В октябре. Такая октябрьская революция в отдельно взятом организме настораживала и толкала на размышления: “Сколько их там ещё органов осталось, без которых прожить можно?” Первоначально даже испугался. Сначала не сильно. Боль в спине появилась, температура, а мочеиспускание исчезло…
Коменского на скорой помощи в клинику привезли. Ранней ночью. В урологическое отделение. В приёмном покое клиники то ли дева, то ли нет в прозрачно голубом халате, потребовала страховой полис, дающий право на бесплатное лечение граждан.
Коменский, бледный и перекорёженный от непреходящей боли, предъявил вместе с температурой и первичными анализами за исключением мочи, которую после восьми попыток так и не выдавил, что очень огорчило приёмщицу. “Спустите штаны, повернитесь к кушетке и поставьте на неё локти, ноги врозь, - сердито скомандовала она, натягивая резиновые перчатки с видом боксёра-профессионала пред решающим поединком. - Осчастливьте меня послушанием”. Квёлый Коменский осчастливил, облокотившись локотками. Его голый девственный зад загордился и вздыбился выше головы. Но красовался недолго своим одиноким отверстием. Палец приёмщицы в резиновой упаковке с разгону внедрился, закупорив выход отработанным газам, и судорожно шарил в поисках популярной аденомы, которую, к сожалению хозяйки, не обнаружил. Необнаруженная аденома ввела врачевательницу в растерянность, и она собрала консилиум.
Консилиум в лице не совсем трезвого дежурного врача тоже сунул палец в лишённое девственности отверстие, не предохраняясь, и, ничего не обнаружив, вложил этот же палец в рот Коменскому, пытаясь рассмотреть язык. Язык Коменского оказался не длинным, но острым, в рот палец не клади… “Оперировать, - с ученым видом знатока изрёк дежурный, - а там разберёмся”.
Так и оформили, бросив недужного пациента на панцирную сетку, прикрытую драным матрасом (постельное - своё) в палату №104 с улучшенными условиями, которые требовали доплаты наличными. Коменский доплатил. Семнадцать рублей в сутки за право пользования унитазом во встроенном в палату туалете на четыре жопоместа (палата четырёхместная). За одноразовые шприцы, хирургический комплект, послеоперационные антибиотики… и предоплату за трёхсуточное содержание в морге (в случае неудачной операции) для оплаты потребляемой энергии морозильной камерой.
В случае неуплаты - отключение по-чубайсу и койко-место в палате третьего этажа для малоимущих и бомжей, где всё общее и бесплатно… и содержание в морге тоже. Практика эта была внесена вместе с ВИЩ на волне перестройки и повсеместно, и добросовестно внедрялась, уже не вызывая раздражения общественных народных масс. Не раздражился и Коменский, оплатив дополнительно триста двадцать рублей за УЗИ, которое выявило предмет ампутации - почку.
Почку ампутировала утренняя операционная бригада служителей древнеримского Эскулапа, заручившись научными выводами невыспавшегося прыщеватого врача из интернатуры, который, поковырявшись в уже опошленном заднем, но всё ещё интимном проходе Коменского и не найдя того, чему учили, согласился с выводом приёмной комиссии.
После ампутации и штопки Коменский умер прямо на операционном столе. Всполошившиеся было эскулапы, успокоились, получив из лаборатории запоздалый, но положительный результат на ВИЩ и направили непознанное тело в морг на вскрытие. Морг принял тело вместе с квитанцией об оплате, но не вскрыл, по какой-то своей производственной необходимости, отложив назавтра то, что нужно было сделать сегодня. Это и продлило Коменскому существование. Но ничего об этом он не знал и, очнувшись среди неглубокой ночи, сильно испугался.
Попугавшись и поругавшись с часок, он освоился в незнакомой обстановке, сдёрнул с себя ярлык с кривой и злобной надписью “СВИЩ!!!” и, набросив какие-то чужие окровавленные тряпки из импортного материала, валявшиеся в темноте угла, выбрался из сверхоплаченного заведения.
По своим морально-деловым качествам Коменский соответствовал имени, данному родителями (на тюркском языке хан - князь; темир - железо). Железный князь Хантемир взвесил все за и против и реально посмотрел на мир. Имеющаяся у него информация о зловещем ВИЩ шансов не оставляла. Рано или поздно… Но поздно лучше, чем рано, тем более что один раз он уже умер. Надо было жить второй.
Как утилизируют его исчезнувшее тело, Хантемир не задумывался. При существующем крючкотворстве, отработанной десятилетиями развитой до совершенства отечественной бюрократии, это как два пальца об асфальт. А вот как этому телу выправить документы, приодеть, накормить и обуть - вопрос. Но решаемый.
В первой жизни тридцатишестилетний Хантемир был преуспевающим бизнесменом средней руки, коим и очнулся во второй. Но уже без бизнеса, частной недвижимости, созданной семьи и нажитых средств существования. Осталась одна предприимчивость, которая включилась автоматически и в качестве разминки нашарила в окровавленных тряпках паспорт на имя Самуила Яковлевича Обгемахера.
|
