ВЕРНУСЬКА

А где-то там, вдали, летели гуси…

И журавли летели…

И лебединой песней заливаясь,

Синица билась в мозолистых руках…

"Кровавая заря… сиреневый туман… в багрец и золото… и синий, синий иней… Зима крута, весна красна, а летом грозовые ливни…

Попав оттуда в никуда, где лишь одна зима седая, люди садились в поезда и, направление меняя, пытались вспять… там их весна!

А за окном шёл дождь, и шли в солдаты… кассету жизни прокрутил магнитофон… и благолепия сменились даты… и детство внуков уходило в сон…" Взрослеют внуки! Стареют старики, старухи…

Писатель не писал. Он изливался из труб обеих: "А" и "В". Бассейн с ленцою наполнялся… а мысль саднила: "Где ты, где?" Зуд сочинительства настойчиво звал память к давно забытым в детстве именам. Махнул рукой писатель, покоряясь: "Вернусь-ка я к минувшим временам!"

Пётр Иннокентьевич Вернуська никаким писателем не был. И никогда в этом качестве себя не позиционировал, как это сейчас принято называть. Любитель. Самоучка. Любил он это дело: по клавишам стучать и мысль безудержную втискивать в собственноручно ужатые строчки русской словесности.

Сказали, кто-то сказали, что интеллигент это тот, который на чистом листе бумаги мысль свою изложить может. Ну и пусть им. А Вернуська себя к дрессировщикам отнёс. К укротителям мысли. "Ап! И мысли у ног моих сели…" Хотя он, как и тысячи его собратьев, свои мысли собственными руками в лист впечатывал… и головой, конечно… и с душой обязательно чтобы. Но что ему кто? У них, у дрессировщиков, свои причуды…

Упакованные в предложения мысли Вернуська рассылал пользователям высокоскоростного интернет. Люди читали его мысли на расстоянии и говорили: "Что мыслимо - то возможно, что возможно - то мыслимо"…

Пётр Иннокентьевич отпущенный лимит общественно-полезной трудовой деятельности выработал сполна и пребывал на содержании государственного органа социального обеспечения. Орган этот был внутренний (внутригосударственный), поэтому особых претензий к нему, к органу, не было. Чем обеспечивал, тому и рад… бы.

Душа рвалась за пределы установленных норм дожития на отпущенных квотах содержания. Рвалась к чему-то светлому, тёплому, которое не купишь ни за какие деньги… полученные вместо социального пакета отобранных льгот. А пенсия на коммунальные услуги уходила и на другие вывихи рыночной экономики уничижения людей ещё живых, но уже ушедших в никуда… по старости.

Тугоплавкий до всяких сантиментов Пётр (Кефа, в переводе с арамейского камень) не стал долго впадать в новомодный так называемый стресс или сплин. Он одним махом правой руки с ловкостью знаменитого престидижитатора Акопяна старшего развеял неожиданно навалившуюся томительную скуку, взяв два билета в детство. В один конец. Себе и своему благоверному Светику (это сейчас так принято Свету называть). Света - это женщина, его женщина, которая с ним на постоянной основе здесь и сейчас, там и тогда, в общем, везде и потом. Совет им да любовь…

Сын поездку спонсировал. Детство находилось за рубежом и билет в один конец, несмотря на то, что рубеж был ближним, дорогого стоил.

Дороже сына, у Вернуськов никого не было. Была дочь, но дешевле. Намного дешевле оценили хозяева жизни её интеллектуальный труд, чем такой же труд сына, хотя и работали оба как это принято сейчас называть топ менеджерами. Вот только в разные фирмы по утрам топали… Короче, сын спонсировал.

Детства у старших Вернусек были общими, что облегчало и экономило. Примечательно, находилось оно не за горами, за лесами и долами, а в тёплых душистых степях Украины в районе Чёрного моря и встретило непрошеных гостей приветливо. Надо справедливости ради добавить, что в этом районе всех приветливо принимают. Были бы гривни…

У Вернусек были (это теперь и козе понятно, чего лишний раз сына всуе вспоминать, дай ему Бог… и босс). Набрав пару номеров телефонных абонентов, полученных в справочном бюро и натешившись охами и ахами, Вернуська всё-таки вышел на прямой контакт с одной из бывших одноклассниц. Почему бывших? Согласен, у старости нет теперешних одноклассниц, но так принято (так принято говорить: "бывших одноклассников… одноклассниц"). Да ладно. Чего уж там…

Одноклассница оказалась Леночкой Фартовой и руководила собственной фабрикой детских игрушек. Вернуська с придыханием и трепетом вручил вынырнувшей из детства в немного видоизменённом обличии однокласснице по пути купленную и тщательно упакованную в целлофан оранжевую розу с чёрным ободком. Сказали, что к богатству. После вручения верительного цветка, Вернуська бесстрастно (не взасос, а так, навскидку) поцеловал хозяйку в официально подставленную щеку и прошёл в скромный, но содержательный офис (она его сама содержала, в ежовых рукавицах содержала).

После получасовой беседы "Как ты? Как ты? и как они?" бывшие одноклассники расстались, чтобы снова встретиться, но уже в душещипательных событиях нижеследующего повествования.

Покидал Вернуська гостеприимный офис Фартовой с двояким чувством глубокого морального неудовлетворения. Говорила она с ним какими-то чужими словами. Словами популярного новоявленного зарубежного писателя мирового уровня Уайт Спирита говорила. И ненавязчиво назидала…