Российский карбонарий Веня (из
новых) дерзко перепрыгивал через тщедушные лужицы пешеходной части
муниципальной дороги, не подвергшейся ямочному ремонту. Этой привилегией
эксклюзивного ремонта ещё с советских времён единолично пользовалась её
проезжая тёзка…
Колкий ветер неотпразднованного
ноября бесцеремонно швырял в безликое юношеское лицо рваные брызги нависшей
тучи переходного периода (из осени в зиму). Но Веня, внучатый племянник Якова,
самоотверженно преодолевал погонные метры революционной ситуации, крепко сжимая
послание дяди (из дальнего зарубежья) дежурным членам подпольного комитета не
съехавшим по той или иной причине.
Подпольными дежурными в этот
ненастный пасмурный день были добросовестные Иннина и Прягинцев. Они жили
недалеко друг от друга (в одном микрорайоне) и выполняли свои общественные
обязанности строго и по графику.
Боб Прягинцев и Наташа Иннина -
это тоже одноклассники дедушки Якова, как и Лена Фартовая, как и Пётр
Вернуська, как и многие другие не успевшие пока засветиться на страницах этого
недвусмысленного повествования…
Боба Вернуська узнал ещё до
официальной встречи с фабриканткой Леной…
Их жёны, бобина и вернуськина,
тоже были одноклассницами, но помладше (и помоложе, естественно). Договорились
по мобильному средству связи о встрече и встретились, с мужьями, на нейтральной
территории любимого города детства.
Окинув обоих Прягинцевых
придирчивым писательским, но по-детски открытым взглядом и прикинув, Вернуська
констатировал, что прожитые после детства годы не очень сильно украшают,
напрочь забыв, что и он уже не Петька…
Чай на кухне не пили, т.к. у Боба
тёща при смерти болела. Вот-вот… а у Вернусеккухни в этом городе уже не было. Своей кухни. Они столовались у
однокашника по студенческой жизни, Вити Кобелякина. У него и ночевали. А с
Прягинцевыми мороженое в кафе ели. О жизни разговаривали. Прягинцевы всё
удивлялись вернуськиной письменности и изъявляли желание почитать…
Вернуська прихватил с собой
страниц сто машинописного самиздатовского текста, но отдал для прочтения Наташе
Инниной. У неё тоже выхода не было. Выхода в Интернет не было. Как и у
Прягинцевых. Дать - дал, а забрать - не забрал. Дети с внуками неожиданно
нагрянули вызволять из плена незабытого детства деда и бабу, которые вот уже
два месяца как отлынивали от своих прямых обязанностей - внуков смотреть.
Соскучились, наверное. Недельку в море поплескались и уехали все вместе
обратно. Из Вернуськиного детства. Вернуськи старшего…
Боб не был отпрыском знаменитой
рабочей династии братьев Карамазовых. И рабочим сначала не был. Окончив школу,
пошёл в офицеры. По стопам отца пошёл. Но неуловимый запах несвежей солдатской
портянки, преследовавший юного Боба с осознанного детства, не вселял надежд. И
надежды (отцовские) Боб не оправдал…
Пропитанный ненавистью ко всему,
что связано с этим ненормальным явлением, обезображивающим светлое имя
Советской Армии, Боб поступил, поучился, но на втором курсе подал рапорт и ушёл
в эти самые ненавистные солдаты. Дослуживать оставшуюся воинскую повинность
ушёл. Законопослушно дослужил, вернулся в любимый город… и чтобы спать спокойно
и безбедно окончил техникум. Техникум советской торговли. Торговли дефицитами…
Ты сидел на дефицитах? И я нет. Но знаю многих, которые сидели. И на, и за…
Боб это сразу узнал. На седьмом
месяце беременности. Беременности жены, которая до последних дней этой самой
беременности двигала советскую торговлю в нужном направлении. За себя и за
Боба. А Боб в рабочие пошёл. Пошёл, пришёл и как нашёлся…
Яков нашёл. Яков Рибкин.
Гражданин двойного гражданства. Яков отличником был у них в классе, а папа его,
педень, в родительском комитете председателем…
"Я был плохим учеником, но
время зря не упускал. Не оставался на потом, но и вперёд не забегал. И все
голосовали "за"… и папа Рибкин… гадский папа. Он прятал за уши глаза,
а уши прикрывала шляпа… По поведению "4" мне в аттестат они
влепили!" - это печальное воспоминание впечатлительного Вернуськи и к
революционной борьбе никакого касательства не имеет.
Слиняли Рибкины ещё в первую
перестройку им. Михаила Сергеевича Трепачёва. Яков на вывезенные отцом средства
неплохую карьеру сделал, приумножил в разы, занял высокий политический пост и
дурью маялся. Революцию решил инвестировать в город детства, который в чёрные
дни оккупации коммунистическим пролетариатом притеснял, унижал и даже оплеух
навешивал (в качестве обмена идейными разногласиями). Вернуська навешивал.
Никакой подоплёки антисемитской здесь не было, и быть не могло. Тогда в
основном интернационалистов готовили в системе среднего образования. Случаи,
конечно, были… Несоответствие формы и содержания было (Рибкин был толстый и
сытый, Вернуська - тонкий и голодный)…
Каждая революция чего-нибудь
стоит, если за неё кто-нибудь платит. Рибкин платил. Первому Бобу. Натурой. В
дни ежегодного наезда. А Боб не против. Чего уж там, работяга! Как-никак
встреча одноклассников. Коньячок лимончик. Кофе чай. Слово за слово… и другие
одноклассники подтянулись, заразившись цитрусовой болезнью бескровной революции
(коньячок лимончик… кофе чай…) И платили тогда в любимом городе мало, и
безработица…
Созданный Яковом подпольный
комитет защиты прав потребителя гуманитарной помощи оперился и уже начал
становится на неокрепшие ноги, но отсутствие идеи на местах скопления народных
масс, угрожало провалом. Мог выправить ситуацию Вернуська, всенародный мыслитель
и писатель от мировой паутины. Это Рибкин прочувствованно осознавал. Но как
его, гада, выманить и заставить работать на "Цитрусовые порабощённых
стран, объединяйтесь!" вот в чём вопрос?
Коварство и сметливость,
унаследованные от закабаленного социализмом вечно гонимого племени деловых
людей, позволили Рибкину найти единственно правильный выход, т.е. подход к
Вернуське.
Умы, придумавшие золотоносную
(яйценосную… одним словом, которая золотые яйца ещё при социализме несла)
передачу: "Что? Где? Когда?" или интеллектуальный "КВН" не
могли подвести своего брата по разуму.
План Якова, как и всё гениальное,
был проще пареной репы и легче первых ста грамм без закуси. Анечка
Белокоровина! Толька она могла подтолкнуть этого упёртого версификатора на путь
революционной борьбы. Ведь Вернуська там, в детстве, не ровно дышал к Анечке.
Неровно, долго и безответно… любовь!
Ошибся Яков. Не любовь это.
Белокоровина на Вернуську ноль внимания, а Вернуська, если по большому счёту,
уже в пятом классе какое-то незнакомое мужское чувство испытал, но носил в
себе… и до сей поры носит. Не любовь это. Любил он свою жену (без малого сорок
лет и всё время как в первый раз), любил он своих детей, внуков любил… Он с
Белокоровиной если четырьмя фразами за весь цикл обучения в среднем заведении
обмолвился, то это хорошо. Трудно это чувство передать. Оно из детства.
Спросите у детей. Но и тогда вряд ли про Вернуську поймёте. Сейчас другие дети.
Современной выделки. Целомудренность (в смысле высокая нравственность и
чистота), присущая поколению "вернусек", канула в лету. Вместе с
ученическими перьями, чернилками-неразливайками, короткими штанишками и белыми
фартучками…
Если кому показалось, что
хитромудрый Яков промахнулся, то он глубоко ошибся. Яков кинул Вернуську. На
бабку Белокоровину кинул, злонамеренно устроив случайную встречу выпускников 10
"Б" средней школы № 15 в ералаше достижений земной цивилизации, так
называемом Интернет, сорок лет спустя… и результат превзошёл самые радужные
ожидания.
Здравствуй, Анечка!
"Если вы говорите с Богом,
это молитва; а если Бог говорит с вами, это шизофрения". Последнее время
ловлю себя на мысли, что разговариваю с тобой. Мысленно, конечно. Я пока в
здравом уме и твёрдой памяти. Как будто ты рядом, а я отчитываюсь о
"проделанной работе" за сорок лет твоего отсутствия и моего
присутствия…
Ведь кем мы тогда были? Никем и
звать никак. И если мечталось, то всяк не о том, что есть. А что есть? То, что
имеем. Каждый из нас. В силу своих увлечений, способностей, желаний. И нечего
на зеркало пенять… Оно не виновато, что мы уже седые. Это жизнь, которую мы
жили, не прожили и будем жить, сколько отмеряно не нами…
Анечка. Судя по нашей переписке,
думаю не ошибусь, если буду считать тебя своей читательницей. Две тысячи
подписчиков - это виртуальный читатель. А ты живая. И статус твой для меня -
самая любимая одноклассница!
За сим Я
Привет!
Кем мы тогда были? Ты был Петькой
- разве мало? И в этом Петьке столько всего "классного" было
намешано! Я была тоже кем-то совсем
неплохим. Искренним, открытым, романтичным и безумно закомплексованым
человечком. Вот кем мы стали? У-у-у...
