Ванька умирал тихо и спокойно.
Даже не плакал. Месяца три или четыре от роду ему было. Эскулапы от педиатрии
разводили руками. Мол, здоров. А Ванька умирал. Отец (он тогда ещё на
ЗАГОТЗЕРНО…) где-то научное светило купил. Приехало светило. Поело, попило и у
матери спросило: "Чем питаетесь, кормилица?"
По случаю Ванькиного рождения
отец кабанчика заколол. В пристроенной сарайке держал. На откорм. Тогда все
держали. И коров и гусей… Временное такое срастание города с деревней. Потом
Никита Сергеевич Хрущёв отменил это массовое явление введением антинародного
налога на городскую живность, но пока имелось, а иначе никак. Не прожить…
Кабанчика закололи, мясо съели, а
сало ещё оставалось. Ванькина мать любительницей была. Деревенская от рождения
и ассимилированная по происхождению она даже и не задумалась о пагубном влиянии
свинины на городской младенческий еврейский организм. Законов иудейских не
знала и злоупотребляла. И светиле во всём этом призналась. Запретило светило
матери сало кушать. Мать прислушалась, и Ванька на поправку пошёл. Вычухался.
Тогда отец и сказал матери строго-настрого: "Бросай-ка ты, Полина, работу.
Мне сын дороже. Кто мою фамилию по светлому будущему понесёт, которое мы с
тобой строим?! Да и не молодые уже…"
Полина строила развитой Социализм
солидарно с миллионами советских граждан и ни в какие декреты не ходила. Прямо
с трудовой вахты рожать уехала. Родила и на вахту вернулась. Спасибо товарищу
Сталину! …за то, что Ванька не родился в главном бухгалтерском кресле между
дебетом и кредитом. А вот с тех самых пор, как отец строго-настрого… перестала
социализм развивать. Сын дороже. Фамилию отцовскую берегла, даже себе не взяла.
До последних дней со своей девичьей ходила. А отец семью кормил. Один. Вернее
на корма зарабатывал. Кормила мать, выкручивая мозги и руки от получки до
получки.
После производственной травмы,
заработанной на стекольно-парфюмерной фабрике, отец долго в больнице валялся
(это сейчас лежат, да и то в платных, а раньше все валялись). Выпустили с
напутствием: "…на лёгких работах". А лёгкую найти нелегко. Но подвернулся
ему счастливый случай, и взяли его в ресторан вышибалой. Работа не пыльная, но
денежная.
Одним из правил хорошего тона
светской тусовки, повышающей собственное благосостояние послевоенных лет от
пятилетки до пятилетки, являлось бросание монетки в курортное море,
исторические места и в карман вышибалы полюбившегося заведения общественного
питания (чтобы вернуться). Отец эти монетки брезгливо пересыпал в большую
гипсовую собаку (дворняга в натуральный размер) со щёлочкой на затылке, а когда
собаку разбили, купили сестре шубу (на вырост до совершеннолетия).
Восемь лет Ванькин отец вышибал,
пока туза пикового не получил. Туз пиковый - это предупреждение, мол, не того
вышиб и тебе "хана". Да и самому ему на "лёгкой" надоело.
Оклемался. Пошёл на тяжёлую. Бетонщиком на ДСК. Панели делал для хрущёвских
скворечников. Жили не впроголодь, но и всё равно не сыто.
Ванька, откормленный на пище
святого Антония, свидетельство получил об окончании восьми классов средней
школы. Крихелли его к себе домой пригласил. То, да сё, чай, тортик. Письмо ему
рекомендательное дал прямо в сердце нашей Родины. В цирковое училище. Рассказал
куда, к кому и как. С этим Ванька и пришёл домой, мол, в Москву поеду. Отец,
как бы невзначай, с гвоздя портупею свою офицерскую снял, два раза щёлкнул и на
место повесил. "В моей семье только клоунов не хватало. А работать, кто
будет? Или в ПТУ, или кончай десятилетку. Нет у меня средств на твоё
баловство". Ванька осознал. В девятый класс захотел. В школе уже всё
схвачено было, а в ПТУ жизнь с нуля начинать надо.
Не к месту забеременевшая Галина
("не к месту" в смысле не успела свою программу вывести на сцену
Октября) ушла с культуры, оставив 30-летию три эстрадно-цирковых номера (по
одному за каждую десятилетку) в исполнении первопроходцев клубной сцены акробатов-каскадёров,
акробатов-эксцентриков в составе Саши-мамаши с Серёгой и Гульку с Носовым в
акробатическом этюде. Создаваемая Галиной труппа распалась.
Выведенные в зародыше на орбиту
искусства и брошенные на произвол судьбы остатки возглавил за полставки
Саша-мамаша. Основную ставку он получал на оборонном кораблестроительном заводе
строгой секретности и ещё полставки в школе №7 плотником.
Саша был жизнерадостный, взрослый
и заботливый (отсюда и прозвище "мамаша"). Он заботился обо всех и
обо всём. О молодой жене, таская даже на тренировку презервативы в потайном
кармане трусов, о материальном обеспечении акробатической группы, регулярно
выбивая субсидии на спортивный инвентарь у "зажиревшей" администрации
Дома Культуры и даже один раз купил прыгалку (скакалку). Он заботился о
нравственном воспитании и психологической разгрузке самодеятельных молодых
артистов, организовывая среди Ваньки, Валерчика и Серёги (Носов не пил, а
Гулька только тренировалась) ежемесячные физкультпаузы вокруг доброй бутылочки
терпкого в больших количествах "биомицина". Да и вообще, проявляя
заботу о растущем благосостоянии советского народа, он самоотверженно
экспериментировал, опробуя с патриотическим рвением на самом себе, не жалея ни
плоти, ни крови (кровь за деньги сдавал, да и плоть тоже) в борьбе за дело…
Серёга был скромный и отточено
спортивный. Он увлекался радиотехникой, отлично заканчивал десятый класс и
после гастролей на очередном "Дне рыбака" ушёл в профессиональную
школу, где вскоре выполнил КМС по спортивной гимнастике.
Гулька с Носовым тоже распались.
Не получалась арабеска. Вернее получалась, но ненадолго. Носов, упёршись в
роскошный зад Гульки вытянутой вверх правой рукой и обхватив лодыжку левой, с
трудом тащил её до середины сцены, как та редкая птица, которая до середины
Днепра. Восседающая на Носове Гулька артистично изображала принцессу эльфов, но
худеть не хотела и употевший практичный Носов плюнул сквозь зубы на всё это
народное искусство, устроившись грузчиком в морском порту, где и прилично
подрабатывал на поступление в высшее учебное заведение.
Не ведавшие как смачно щёлкает
армейская портупея и презревшие Ваньку за отказ от профессионального
образования Крихелли поставили крест на юном даровании, закопавшем свой талант
в рутину клубной самодеятельности акробатического извращенца Саши-мамаши.
Набранные Мамашей
пацаны-дошколята из окружающих дворов создавали нужный показатель численности
для отчётности и с удовольствием кувыркались на клубных матах раз в неделю, а
Ванька с Валерчиком отрабатывали план, утрясённый в отделе культуры, и Мамашины
полставки.
Потянулась серая и однообразная
скукотища, жидко разбавляемая невинными детскими шалостями типа вереницей
промчаться на велосипедах в летнее, но тёмное, время суток по аллеям городского
парка и с нечеловеческим воплем первороженицы "пошугать" лучом яркого
морского фонарика шевелящиеся кусты.
Правда, попытка развеять скуку
предпринималась, но… неудачно. Грезивший о море Валерчик красиво описывал
романтику стихии сурового климата Александрии, где у него маячила тётка, в
смысле работала бакенщицей на Александрийском Маяке.
"…приедем, тётка обрадуется,
и давай на стол метать. Бутыль водочки замечательной, охлаждённой до тянущегося
состояния, настоянной на чабреце да зверобое, да мелиссе, с закусочкой из
сочных, спело снятых, засоленных с хренком и чесночком, да со жгучим перчиком
пальчиковых помидорчиков. Сальце в четыре пальца малосольное хлебное с тремя
прожилочками, да под горчичку, да взбрызнутое майонезиком, да с хлебушком
домашней выпечки горяченьким, хрустящим. Селёдочку жирненькую толстенькую да
курочку, копчённую на ольховых серёжках и натертую солью пареной. Картошечка в
мундире винницкая с большими кусищами масла крестьянского…" - мечтательно
раскладывал полусытый, как и все,Валерчик.
Где эта Александрия никто
представления не имел, но всем захотелось. Лишь Валерчик, который два раза на
рейсовом автобусе… знал направление. И как-то раз, перекурив после очередной
скуки, Ванька инициировал: "Поехали!" Валерчик, обиженный на весь мир
традиционным сходом отчима на берег, не колебался. Тома, отдавший всё своё
целостное предпочтение единственному школьному предмету (географии), тоже долго
не думал. Краеведческая экспедиция его заинтересовала. Последнее слово
оставалось за желудками, а они давно не против…
Тома - друг детства по линии
матери. Его отец, Томин старший, с Ванькиной матерью одну бухгалтерию вели, но
мать под статью не подвели, благодаря её бухгалтерской честности и трезвому
образу жизни, а вот Томина подставили. По-пьяни документ подписал, который-то и
по трезвости нельзя, и сел не в свои сани за потерю революционной бдительности,
преступно-халатное отношение и растрату социалистической собственности. А
Ванька Дворецкий и Витька Томин дружили. С детства. Потом Воробей подъехал,
потом в школу вместе пошли, в один и тот же первый класс, а там Валерчик…
Но Воробей не поехал. Учитывая
его интеллигентное происхождение и всесторонне-коммунистическое воспитание (и в
школе, и дома), ему простили… потом. Втроём поехали. В чём были, и как мать
родила (в смысле ничего не евши, счастливые и беспечные). На велосипедах.
У Валерчика и Томы взрослые
дорожные, а у Ваньки "Орлёнок" полудетский. Дядька сестре на день
рождения подарил. Уважал племянницу. А тётка Ваньку. Сестра, по малолетству, до
педалей не доставала, вот Ваньке и пришлось. А как подросла, так только одни
педали и остались…
По научному ехали, как укротители
велотреков в телевизоре "Горизонт". К тому времени общесоюзная
программа "Каждому строителю Коммунизма - по телевизору" набрала
некую массовость (чтобы каждый мог наблюдать, как интенсивно и неуклонно идёт
строительство под руководством и при участии…) Это раньше всем двором у
инженера КВН-1 (телевизор первый отечественный) смотрели, но благосостояние
росло семимильными шагами, и чёрно-белая жизнь налаживалась, стремясь стать
цветной (сначала через плёнку, а потом и непосредственно).
Легко преодолев двадцать
километров, велосипедисты въехали в районный центр, где учительствовала и
проживала Ванькина тётка, к тому времени уже заслуженная и народная. Голод не
тётка, а тётка вот она. И они заехали. Визит их носил неофициальный характер и,
заручившись клятвой о неразглашении, заговорщики приоткрыли завесу секретности
проводимого мероприятия. Дядька с тёткой вошли в угнетённое положение
скитальцев и беглецы, доверившись сложившимся благоприятным обстоятельствам,
совершили первый большой привал на маршруте следования в новую, полную
опасностей и романтики, жизнь.
Подзаправившись и припася с собой
"что было", они двинулись дальше в волнующее будущее. Дядька наметил
пути выхода из кризиса сопутствующего голодания, указав на маршруте водоемы,
изобилующие рыбой, раками и питательными водорослями.
Дядька работал инструктором
райкома Партии. Инструктировал, как кукурузу сажать квадратно-гнездовым методом
по решению ЦК КПСС. Местность знал не понаслышке, общаясь с тружениками полей
посредством персонального мотоцикла К-750 с коляской, и даже присоветовал
люкс-скирду, в которой можно остановиться на ночлег.
Коварный "Макаренко" из
чувства мести за проигранные штаны, которые Ванька даже сезон не относил, не
сдержал клятвы и проинформировал временно осиротевших родителей по каналам
партийной связи, используя служебное положение в корыстных целях. Не штаны ему
было жалко, а репутацию, которую Ванька подорвал в один из заездов
"детского дворового пионерского лагеря" на базе школы, где тётка
химию преподавала.
Ванька со своим лагерным корешем
Ганькой в парашютистов играли. Их пионерский отряд "забздел"
(струсил), а Ганька и Ванька нет. Выпрыгнули из окна второго этажа с простынями.
У Ганьки простыня не раскрылась, и он копчиком приземлился. Так на копчике и
допрыгал до ближайшего открытого канализационного люка, наполненного через край
сточными водами. Нырнул и отмачивался. Его не заметили.
А Ваньку заметили. Ванька благополучно
приземлился, разложив вектор силы удара от соприкосновения с кучей
отработанного за зиму шлака на боковую составляющую. Вот только зацепился за
неопознанный предмет и распанахал злополучные брюки до состояния
"восстановлению не подлежит". В таком виде его к дядьке в райком
Партии и привели на разборки. Сами не решились. Племянник всё-таки. И предстал
безответственный Ванька перед ответственными партийными работниками в этих
знакомых всем брюках, доведённых до неузнаваемости. Работник грозно вопросил,
проявляя волевые качества перед партийными товарищами: "Штаны
порвал?" - и Ванька, искренне сожалея, честно признался: "Да, которые
у тебя в карты выиграл. Жалко…"
Не ведая о всемогуществе
партийной связи, велотуристы продолжали безмятежно крутить педали транспортных
средств, не облагающихся налогом и штрафами. Дышалось полной грудью. Глубоко
перевалившее за полдень солнце уже не докучало. Свобода пьянила… Неизвестность
манила… Тело саднило…
Добравшись до тогда ещё не
загаженного предпринимательской деятельностью водоёма, беглые
"каторжники" остановились на второй (и последний) большой привал в
поисках политического убежища.
Вырезанные из кустарника остроги
в кишащей рыбой воде к успеху не привели. Сноровки не хватило.
Природно-одаренный Валерчик, в смысле опытный в вопросах выживаемости при
общении с "дикой" природой, предложил переквалифицироваться с рыбной
ловли на раковую и рассказал как.
Сделали из рогатины и Томиной
майки (у него самая большая из всех имеющихся) сачок. На несостоявшуюся острогу
привязали бечёвку и подцепили испортившийся от дневной жары кусок припасённого
у тётки мяса. И раки полезли…
Краснея на разожженном костре
своим грязно зелённым панцирем, под которым скрывалось сладкое белое мясо, а
главное свежее и вкусное, они насыщали прелесть приобретенной свободы.
Наевшись от пуза, друзья
расположились на ночлег, обжив люкс-скирду по рекомендации. У подножья
припарковали технику, присыпав сеном, а сами приснули на самой верхотуре,
зарывшись с головой, и даже не заметили, как в тёмном небе пролетели две кометы
и несостоявшиеся мечты.
Ранее утро, проявив солидарность
с отдыхающими, заговорщицки затянуло серой мглой тумана обитель велопилигримов,
но дядька уверенно ориентировался на вверенной ему местности и доставил
делегированного от родительской общественности Ванькиного отца вместе с ремнём
его "сраным" прямо по месту назначения. Застигнутых врасплох
искателей приключений (на свою задницу) взяли ещё тёпленькими. С неумытыми,
посеревшими от сенной пыли лицами, не выражающими бурной радости встречи, гнали
их впереди мотоцикла в неволю, как байбаков (сурков) степных, неосторожно
впавших в спячку. До самого места постоянной дислокации гнали. Так бесславно
закончилась ещё одна пора Ванькиного счастливого детства.
Предстоящее обучение до завершения
полного среднего образования требовало некоторых материальных затрат и мать, в
корыстных целях, взяла на год двух квартирантов, Ванькиных сверстников из
прилегающей сельской местности, состоятельные родители которых послали своих
чад для получения светского воспитания и профессионального образования в ПТУ.
Благодаря временным постояльцам,
с которыми сдружился "хозяйский сын", Ванька и нашёл… нет, не нашёл,
встретил… и даже не встретил, а приобрёл своё настоящее счастье, которое рядом,
на всю жизнь и возврату не подлежит. Которое - любовь. "А любовь рядом
была…"
