НЕ ВО ВСЯКОЙ ИГРЕ ТУЗЫ ВЫИГРЫВАЮТ

Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные торговать, а самые счастливые - смотреть.

Пифагор

Несмотря на вечернюю свободу и сладкий ночной сон, Ваньку крайне не удовлетворяла утренняя и дневная занятость на корабельном режимном производстве (ежедневно одно и тоже и всё по гудку). Вознаграждение за принудработу в размере оплаты социалистического труда он до копейки отдавал матери. Правда, с первой получки купил отцу бокал, а себе стакан по давней традиции установленной родителем, но трактовал многолетнее обыкновение по-своему. На внешний вид яблочный сок и креплёное вино были как близнецы-братья с одной бочки, и Ванька сделал зарубку на первой вехе возмужания. Отец, с гордостью за сына-пролетария глотнул, но, скривившись, как Робинзон на Пятницу, пить сок не стал, а вылил всё до последней капли Ваньке на голову. После этого пути их разошлись и совместные ежемесячные походы в забегаловку завершились.

Каждый трудящийся семьи Дворецких, "…два мужика, отец мой да я", подводил итоги ежемесячных трудовых будней по своим собственным понятиям. Старший Дворецкий по старинке, младший - со Светой. В кафе. Деньги на две сосиски с бесплатной горчичкой и копеечной булочкой, кофе с сахаром и мороженное Ванька зарабатывал между прочим, без отрыва от заработанной платы.

Стихийно сбившаяся компания на учебной площадке цеха №1, как и вся рабочая молодёжь, после трудового дня стремилась к праздному времяпровождению. Совершив ежедневный трудовой подвиг, молодёжь скомпоновывалась в разрозненных компаниях по интересам, месту жительства, месту работы, учёбы и пр. В ядро сбившейся по месту работы одной из многочисленных компашек входили: Ванька Дворецкий со Светкой с "чёрного" двора, Лежка Пискун с Надькой Шинок и двоюродные братья Тера Фасик и Нобель Пипифасик. Нобель - это не фамилия, а псевдоним, произведённый от "шнобель" (нос). Нос занимал доминирующее положение на не обезображенном мыслью лице, венчающем двухметровую фигуру Пипифасика, и достался по наследству от папы, который работал большим чиновником на железной дороге и умело пользовался переходящей фамильной реликвией, профессионально и бескорыстно подменяя неодухотворенный шлагбаум.

Братья своих девушек не имели, да и не надо им было. И нарабатываемых спустя рукава трудовых копеек не надо. У родителей хватало и себе, и детям, и будущим внукам. Фасики-Пипифасики готовили себя к большому будущему. Им нужна была справка о трудовом стаже для льготного поступления в высшее учебное кораблестроительное заведение, которое давало большие перспективы и темпы роста в исторически сложившемся городе корабелов и невест. В рядах рабочей молодёжи братья прибывали временно, но компоновались постоянно.

Многочисленные друзья сбитого ядра обеспечивали жилищный фонд компании в поочерёдно пустующих от предков квартирах. На вечеринках пили лёгкое вино (по приобретённым и врождённым идейным соображениям Ванька и Света только пригубливали), слушали музыку, упражнялись в острословии, играли на гитаре и в карты. Ванька играл в карты. На кафе, мороженное, кино и прочие "прочее" им со Светой хватало, а больше и не надо. Лежка Пискун играл на гитаре, а его друг детства Вовка Жеребянский ещё и пел: "Ярко светит луна, схоронясь за рекою…"

В тот вечер Ванька как обычно играл, а всё понимающая Света слушала как Вовка и Лежка насиловали струны: "…по дороге степной мчатся трое ковбоев…" Пруха не изменяла и Ванька был за неё спокоен. Но кто-то врубил проигрыватель. Начались танцы-обниманцы. В какой именно промежуток времени струна перестала звенеть, Ванька не заметил, но то, что он случайно выхватил боковым зрением, отвлекло от тайного хода карты и вывело его из годами отработанного профессионального хладнокровия карточного мустанга.

Облапив Надьку обеими руками ниже талии, Пипифасик прямо-таки пронзил её своим носом (в одно ухо вошло, в другое вышло) и перебирал вибрирующими губами девичье монисто, постоянно втягивая в себя набежавшую соплю. Надька не возражала и млела малиновой истомой. Лежка Пискун к её вседозволенности был привычен, а Ваньке вообще по барабану, но танцующий рядом "ковбой", целомудренно отодвинутый партнёршей на пионерское расстояние, оказался Жеребянским и вёл в танце его Свету по вощеному паркету. Прикупив к тузу втёмную семёрку и девятку, Ванька проиграл. Соблюдая правила хорошего игроцкого тона, он вышел перекурить, как бы не покидая, и… вывернул электрическую пробку. Накрыв компанию онемевшей темнотой, Ванька увёл Свету из-под самого выдающегося носа равнодушного по этому поводу Пипифасика, смачно зачмокавшего губами, и не туда сунувшегося носа Жеребянского, который из себя ничего хорошего не представлял.

Покинув дежурную "пирушку", шли молча. В небе светила луна, а где-то в прериях штата Техас скакали ковбои. Ванька ничего не говорил, Света ничего не спрашивала, но после этого случая он в карты не играл в её присутствии. Она сама про всё догадалась и была довольна Ванькиным прозрением: "…не во всякой игре тузы выигрывают".

Прозрев, Ванька объявил родителям, что он не собирается всю жизнь жить по гудку и просит благословения на самостоятельный путь развития. Мать благословила при молчаливом несогласии отца, но с укоризной бросила: "Как ты в Армии служить будешь, анархист…" Про Армию Ванька не думал, вернее думал: "Отслужу, раз надо, и вернусь… через две весны, через две зимы". Его мысль висела на заборе, где колышется ветром наполовину отклеенный листок с объявлением: "Драматическому театру требуется столяр-декоратор…"

Тяга к искусству у Ваньки не пропала и, оставив оснащение корабельных кают и презренный грошовый уют на попечение бригады, он пошёл трудоустраиваться в служители Мельпомены. Трудоустройство заняло пару минут. Ему сказали: "Приходите завтра". Окрылённый первым успехом на благородном поприще, Ванька не знал, куда себя деть. Случайно встретившийся Ким (Светин квартирант, Ванькины давно съехали) между делом пожаловался, что давно родителей не видел, а деньги кончились. "Давай проведаем", - предложил переполненный свободой Ванька. "Двадцать пять километров отсюда. На автобусе надо, а у меня денег нет", - продолжал жаловаться Ким. "И у меня нет. Пешком дойдём", - беспечно предложил неунывающий Ванька и они пошли. Ким за материальной родительской поддержкой, а Ванька вкушать прелести свободы вольных украинских степей, заселённых корейцами.

Родители Кима арендовали у совхоза кусок степи и выращивали на нём лук. Осенью урожай сдавали и на вырученную разницу содержали своих многочисленных детей до полного взросления. Кима учили в техникуме. Добравшись до луковых плантаций, Ванька вкусил чего хотел и в придачу откушал свежего лука, а Ким переговорил о чём-то на своём и они двинулись в обратный путь не солоно хлебавши. Так как это было лето, то у родителей Кима-сына денег на автобус тоже не было.

Вернувшись поутру с луковых плантаций, Ванька обнаружил удрученных бессонной ночью родителей. Взвалив всю вину за проделанную бестолковость на себя, он безропотно смирился, упрятав ускользающие подмостки театра глубоко и навсегда, и пошёл плотником в строительную бригаду Хряща, который, ради уважения к отцу, любезно согласился наставить "огольца" на путь истинный, сделав из него "настоящего строителя коммунизма".

В бригаде было восемь человек (Ванька - девятый) и все восемь не работали, а зарабатывали. Хрящ на смонтированной железобетонной коробке новостройки будущего жилья чувствовал себя Тузом, и был главным строителем отдельно взятого Коммунизма, так как остальное начальство располагалось в кабинетах комбината и случалось наездами. Совокупленные на отделочных работах не корабельные, но всё-таки малярши, Хряща не интересовали. Во-первых, он был постарше Вожика, а во-вторых, некогда. Коммунизм брал, постоянно соображая, что украсть и кому продать. Ваньку к Коммунизму близко не подпускали. Находясь в ранней стадии зарождающегося социализма, Ванька не по способностям, а по труду разносил на собственном горбу столярку с нижнего на высшие этажи новостройки, затем выставлял… подгонял… конопатил… врезал… настилал… не разгибаясь. По полной программе. Хрящ держал данное Ванькиному отцу слово и делал из Ваньки настоящего строителя…

Бригадир коммуниздил лично при непосредственном участии проверенной коммунистической семёрки, которая, в свою очередь, коммуниздила на своём менее коммунистическом уровне. Чувствуя высокую ответственность, доверие партии и народа, Хрящ стоял на страже, вытягивая последние жилы с малярш, позарившихся на баночку государственной краски, или с электриков за кусок сэкономленного для семьи, для дома провода, или со сварщиков за электрод…

Осень и зиму Ванька безрадостно провёл на сквозняке в не застекленных коробках новостройки, закаляясь и совершенствуясь. Тёплые живительные лучи мая внесли разнообразие в вялотекущий производственный быт. На пасху.

"Иисус воскрес!" - поприветствовали Туза малярши, приглашая похристосоваться, чем Бог послал в обеденный перерыв. "Воистину воскрес!" - согласился счастливый Хрящ, провернувший удачную сделку с машиной половой доски, и зашёл в бытовку. Бытовка малярш находилась по соседству с квартирой, в которой Ванька сплачивал полы. По стечению обстоятельств он стал единственным свидетелем и впоследствии соучастником этого религиозного события на коммунистической атеистической новостройке.

Религиозный праздник не отмечался в неверующем Государстве, отделённом от церкви, но на местах, как пить дать и повсеместно. Распущенные по домам строители, волевым решением строительного Туза: "Сокращённый рабочий день!" разошлись, похристосовавшись.

Про Ваньку просто не вспомнили, а малярши сами остались. Угостили они Хряща на славу и перепились. Спели, что на душу легло, и приступили к главному. "А что это ты, благодетель наш, паству не угощаешь? Али куличики не печёшь, али яйца не красишь?" Хрящ наивно признался: "Не крашу. Совесть партийная не позволяет". "Так это мы враз поправим, - спохватились малярных дел мастерицы, - нам совесть позволяет". Скрутили они сердечного, оголили донельзя и принялись Хрящёвые яйца разукрашивать филёночными кисточками. Защекотанный Хрящ хохотал взахлёб, вызывая всплеск веселья у разговевшихся послушниц, затейливо забавляющихся крашенками.

Развеселые мастерицы художественной росписи не остановились на достигнутом. Перевязанный бантиком расписной кожаный мешочек вызвал протест у соседствующего рядом детородного органа, и тот встал на дыбы, вдохновив созидательниц на дальнейшие художества. "Неблагодарные мы! Он нас ежедневно имеет и в хвост, и в гриву, а мы без взаимности! - и поимели. - Чего добру зазря пропадать?"

Этого Ванька не наблюдал, т.к. по ранее отданному указанию бригадира ушёл штабелевать непроданную половую доску, а там и рабочая смена кончилась. Переодевшись, он поспешил домой, но подспудное чувство мужской солидарности заставило заглянуть. Картина в полный рост Хряща, представшая перед изумлёнными глазами Ваньки, была посвящена историческому распятию, но сюжет  вырисовывался отнюдь не библейский. Оставленное просыхать в одиночестве измождённое надругательством тело, было изрисовано девичьими фантазиями, государственными кистями и малярными красками. Оно стыдливо билось в  конвульсиях, мычало о пощаде и жалобно скрипело о помощи. Кое-как отмыв болезного с помощью подошедшего сторожа, Ванька втиснул безжизненного Хряща и свои соболезнования в вызванное сторожем такси. Сторож повёз кормильца домой, а Ванька,  покараулив с часок: "А что тут красть?" - оставил пост обернувшемуся бойцу невидимого фронта и пошёл своей дорогой.

В понедельник оклемавшийся после выходных Хрящ на утренней пятиминутке нарядил Ваньку и Федьку Мизинца на гарантийный ремонт. "Свидетеля убирает, - подумал Ванька и шепнул на ухо бригадиру. - Не бойся! Раб прораба не обидит. Я нетрепливый".

Федя Мизинец не ограничивал Ванькину свободу. Рассохшиеся полы, окна и двери в заселённых новосёлами домах находились на гарантии и требовали устами жильцов срочного вмешательства мастеров, создавших "эти безобразия". Ванька не создавал. До него выставили сырую столярку, которую не успели высушить, гонясь за выполнением и перевыполнением плана. А сухая столярка, которая успела, уходила налево. Дома принимались государственной комиссией с подмоченной репутацией, а в процессе эксплуатации репутация рассыхалась. "Тебе здесь одному делать нечего", - объявил Федя и пошёл по квартирам, нуждающимся в не гарантированном платном ремонте столярных изделий.

Работа, полученная Ванькой благодаря чудодейственному воскресению Иисуса, приобрела элементы творчества, и была по душе. Ванька "латал" прорехи социализма, Федя предпринимал "светлое будущее", забегая на десятилетия вперёд, Хрящ не появлялся. Он спустил "пасхальное" дело на тормозах и лишний раз не светился на людях, выжидая. Насилие над личностью бригадира осталось безнаказанным. Он не возбудил… себе дороже.

В "этой стране" каждый первый изнасилован, типа воинской повинностью, всеобщим образованием, чиновничьей бюрократией, блюстителями общественного порядка, служебной иерархией и др., и пр. Но из всех этих видов и подвидов законного насилия над личностью, карается по закону лишь изнасилование, совершённое без согласия одной из договаривающихся сторон и обязательно в прямом или извращённом половом акте.

В случае с Хрящом полового акта не было. Был акт вандализма. Восставший член бригадного Туза (единственное святое место, которое на нём осталось) был стилизован под Эйфелеву башню, а прилегающая территория от головы до пят, поросшая буйной растительностью, размалевана под Елисейские поля, на которых щипали травку божьи твари: паучки-сороконожки, блошки-вошки, мандавошки. Это новаторство простых советских малярш впоследствии приобрело массовость и переросло в одно из направлений художественной росписи - бодиарт.

Эпоха ренессанса, талантливо отображённая одаренными бодиартистками на небритом теле бригадира, являла собой шедевр изобразительного искусства достойный экспонироваться в Третьяковке. Но безжалостно размытая Ванькой и сторожем при содействии "уайт-спирита" и других растворителей вплоть до солярки экспозиция была безвозвратно утеряна для потомков и современников, вызывая непрекращающийся зуд точечных язвочек на когда-то здоровом теле главного строителя Коммунизма новостроек ДСК.

Зудящий Хрящ понимал, что человечество ему не простит утерю художественной ценности, и поэтому не разглашал. Малярши, достигнув коммунистического паритета "каждому по потребностям", тоже держали язык за зубами, а против временно упрятанного единственного свидетеля Ваньки готовилась акция под руководством уязвлённого Хряща и при недальновидном содействии старшего Дворецкого. Подключенный к акции всемогущий Профсоюз выдал документ на оплаченные им (бесплатные для Ваньки) подготовительные месячные курсы при Киевском Инженерно-Строительном Институте (КИСИ) и пообещал дополнительную стипендию в случае поступления. Завершив незавершённый ремонт, Ваньку сослали в столицу нашей Украинской Родины (предположительно на пять лет) с правом переписки. Он сообразил, откуда ветер дует, мафия бессмертна, но "…не во всякой игре тузы выигрывают".

                         В ОГЛАВЛЕНИЕ