"Товарищи курсанты!
Калькулирую вероятность ожидаемых последствий решения мандатной комиссии,
утвердившей вас на добровольно избранном нелёгком, но достойном пути служения
нашему социалистическому Отечеству во главе с Коммунистической Партией
Советского Союза.
Все мы являемся потенциальными
защитниками Родины с большой буквы. А что такое Родина - понятие двоякое. Есть
малая родина - это там, где вас мама родила и есть Большая Родина - это там,
где вы сейчас. Чем дальше вы от малой родины, тем сильнее вы её любите! Чем
ближе вы к Большой Родине, тем мощнее ваша Большая Любовь и ради этого стоит
жить, не жалея ни крови, ни самой жизни до полной победы над врагами.
Вы начинаете новую жизнь с
Большой Любви. А стоит ли жить дважды? Конечно! И трижды - тоже (и пока не
надоест). Но для этого надо учиться, учиться, учиться, учиться… (четыре года
учиться). Поздравляю вас с успешным вступлением в новую жизнь и попутного вам
ветра, чистого неба и мягкого приземления!" Прочувствованная речь замполита
не отложилась светлым пятном в вечной памяти курсанта Дворецкого, т.к. шёл
дождь, и было пасмурно, а метеопожелание насчёт чистого неба запомнилось, но не
сбывалось.
Четвёртую неделю Дворецкий с
сотоварищами курсантами, укомплектованными во взвод первого курса
воздушно-десантной роты Калининградского Высшего Военно-Инженерного Командного
Ордена Ленина Краснознамённого (жовто-блакытного тогда ещё не было) Училища им.
Жданова (КВВИКОЛКУ), пребывал в карантине под моросящим дождём серого неба
Восточной Пруссии, которое в просторечии носило имя мочевого пузыря Советского
Союза. Он учился ходить, не разговаривая, задирать попеременно обе ноги на 25-30 см. от уровня бетонного
покрытия, оттягивая носочек, выравнивая коленку и, скоординировано размахивая
руками, выдвигать вперёд локоток, упираясь подбородком в небо. Учился отдавать
честь, бегать по утрам, петь песни по вечерам и перед каждым приёмом пищи
(которой катастрофически не хватало развивающемуся организму). Одевался за 30
сек., раздевался за сорок пять (с аккуратной укладкой на стульчик штанов и
гимнастёрки, которые в совокупности с сапогами, портянками, ремнём с бляхой и
пилоткой с серпом и молотом назывались обмундированием, а вырабатываемая
аккуратность - заправкой). И многому-многому всякому учили, чего Дворецкий,
оказывается,раньше делать не умел, да и
не надо было, кроме норм "готов к труду и обороне" (ГТО), которые
принимал военкомат в обмен на однодневное освобождение от строительства
Коммунизма.
Доминирующей во всей этой чумной
с утра до вечера подготовке была воздушно-десантная. Шеф этой подготовки,
подполковник Виталий Петрович Задорный, готовил пацанов в небо. Кроме
укладок-перекладок, наземной отработки прыжка с парашютом, изучения
материальной части и прочего он, по-отцовски любя, вбивал в подопечных
десантный дух парашютным грузиком по заднему месту. В бывшем участник войны
(сапёр), а в последующем инструктор, мастер парашютного спорта, Виталий
Петрович,утрамбовывал этот святой дух
до мозга костей, навечно выбивая все сопли гражданской "сю-сюки" из
добровольных рекрутов.
Завершился карантин солнечной
неделей, тремя парашютными прыжками и присягой на верность социалистической
Родине. Обещания Крестца не сбылись. Парашюты укладывали и днём, и в обед, и
вечером, и прыгнули три раза, но никого не похоронили. "Карты, женщины,
вино" тоже остались где-то за пределами, да и не надо было. Без этого
хватало, голову б до подушки донести. Начавшиеся классные занятия по
общевойсковым, специальным иобщетехническим
предметам отвлекали от тяжёлых дум "Как там, на малой родине?"
загоняя адептов вместе с непроницаемым распорядком дня и хозработами в
армейский ритм. На занятиях, проводимых гражданским преподавательским составом,
можно было доспать (что отцы не доспали), подпирая подбородок кулаком и делая
умное лицо, а на остальных занятиях приходилось бороться. Со сном и голодом
одновременно. Дворецкий, окрепнув духом в борьбе и сориентировавшись в
окружающей действительности, начал возвращаться к активной жизни.
Первым делом он отослал Свете
полный письменный отчёт о проделанной работе за прошедший со дня последнего
междугороднегоконтакта период. "Я
в небе был. Парил как птица. Тебе такое не приснится. Как дельтаплан иль
винтокрыл под белым куполом парил… Шеф парашютный наш был хватом. Я его с дуру
покрыл матом.
Готовил он нас усердно и долго.
Серьёзная, надо сказать, подготовка. От винта! Разбег и взлёт, парашют и
самолёт! Приготовиться. Пошёл! Кольцо сразу я нашёл (чтоб не шмякнуться об
"пол"). 505! Открылся купол! От причёски и до пят себя тщательно
ощупал… Света! Душа поёт и солнце светит! А на тебя земля летит. Не бойся!
Родина простит. Парашютист Я! Генерал! Но нарвался на скандал. Я внизу, а шеф
вверху. Мне не видно, я кричу: “Ноги вместе! Руки шире! Заткни хлебало! Ты не в
тире! Мать твою и твою мать…” - долго мог бы я кричать. Он приземлился,
подозвал. Дурак я! Что же не узнал?! "Чего орёшь?" - он не сказал.
Шеф мудрый был. Шеф мне простил. Не наказал…
В Калининграде я узнал там, где
учиться поступал, что в инженерной бурсе ВДВ во вкусе: “С утра уложен парашют.
В обед - прыжки чредой идут. А в ужин, после кислых щей… хороним павших смертью
храбрых своих родных товарищей…" - ну и всякая другая ерунда. Ты со мной
согласна? Да?! Ну и молодец. "Happy end" теперь, конец: "К земле, с парашютом десантник летел.
Вдруг, навстречу летит пострел. Эй! Куда? Вслед ему прокричал. Я сапёр! Ты меня
не узнал? А мина была как живая, ржавая, но боевая. Не виден в ней был нарыв и
получился взрыв… Старшекурсники рассказывали. Служил в войсках один командир.
Выпускник нашего училища. Учился плохо, но выпустили. Показывал он солдатам на
боевой противотанковой мине принцип её действия. "Усилие взрывателя на
срабатывание, - говорит, - 250 килограмм. Мой вес - восемьдесят", - и
прыгнул на взрыватель. Но ты не волнуйся. Его уже в войсках нет. Солдат жалко.
Один день - один пень. Один топор - один сапёр. Один - судьбе наперекор. Один -
потеет, как бобёр. А девочка в поле гранату нашла. Не папу, сапёра она позвала.
Бантик на месте, граната цела. Такие вот у сапёра дела! Бери больше, кидай
дальше. В земле лопатой, ложкой в каше. Неси, тяни, копай, тащи.… Не вой, не
ной и не ропщи. Такая нам досталась доля. Рабочие на поле боя. А воля хуже, чем
неволя… Пиши! Как там у нас на море? А я учусь хорошо…" - приписав лично
изобретённое "цую-мую" вместо затёртого слюнявого "целую",
Дворецкий передал всем привет, запечатал и понёс конверт на отправку.
Насчёт "учусь хорошо"
он немного слукавил, т.к. приобретённый после окончания начальных классов и
автоматически включенный в высшем военном заведении анализатор полезности
воспринимаемой информации отсеивал ненужный "мусор", с точки зрения
Дворецкого, в чём, как оказалось впоследствии он немного ошибался. Не вдаваясь
глубоко в теоретические знания типа перлит (одна из структурных составляющих
стали и чугуна) и лиддит (пикриновая кислота, тринитрофенол), он впитывал в
себя практические типа дифференциал (механизм дающий возможность вращающимся
деталям двигаться с разной скоростью для совместной работы) и тротил
(взрывчатое вещество применяемое в войсках для разрушительной работы,
тринитротолуол).
В отличие от общеобразовательной
средней школы, ориентированной на подготовку советских интеллектуалов,
инженерная школа давала воспитанникам высококачественные углубленные
профессиональные знания и те, кто знал для чего, их брали, остальные
перебирали. Как показала дальнейшая практика те, кто перебирали, служили в
полях, а те, кто брали - в штабах и на военно-научных должностях. Последних, по
сравнению с первыми было мало, а Дворецкий был с большинством, т.к. рождён
свободным и, продуваясь вольными ветрами полей, лесов и рек, жил. А без этого
никак. Чахнул.
Корпеть он не мог. Ограничивался
тем, что западало в память. А все эти эпюры, функции и интегралы, задержавшись
на короткое время в неизученном человечеством мозгу Дворецкого, получив зачёт
или соответствующую оценку, пролетали как фанера над Парижем. Да и Родине нужны
были солдаты, а потраченные деньги на кандидатов наук в погонах, как
выяснилось, себя не оправдали. Ни в Афганистане, ни в Чечне, ни в других горячих
точках… Войну пробуждают политики и передают её в безвозмездное пользование
военным, а правят ею не НИИ и замоскворецкие штабы, а хорошо оплаченные полевые
командиры.
Не являясь пророком, Дворецкий
чисто интуитивно пользовался избирательным методом обучения и в некоторых
областях преуспевал. Но успехи эти были разноречивые. Например, на кафедре №1,
"Марксизма-Ленинизма", по философии - "отлично", по ППР
(партийно-политическая работа) - "неудовлетворительно" с последующей
переэкзаменовкой - "удовлетворительно". Его этот полковник,
марксист-ленинец, спросил какое, мол, воинское звание у начальника ГЛАВПУРа
(Главное Политическое Управление СА и ВМФ) и как его ФИО (фамилия, имя,
отчество). Дворецкий авторитетов не признавал и брякнул дерзко, не подумавши:
"Генерал-майор Шмутько Абрам Семёнович". Слившись со стенной побелкой
марксистко-ленинской кафедры, полковник непедагогично проорал: "Во-первых,
генерал-лейтенант, а во-вторых, вон на х… отсюда, чтобы я тебя больше никогда
не видел". И не увидел. Заслуженная "тройка" по ППР ушла в
диплом Дворецкого с лёгкой руки подполковника этой же кафедры, который жил
этажом выше преподавателя тактики, который жил на одной лестничной площадке с
взводным. Дверь у верхнего соседа оказалась не утепленной. Холодно зимой…
На кафедре физкультуры,
"Физической подготовки", тоже не сразу всё заладилось. Привыкший к
сцене, Дворецкий тяжело осваивал гимнастическую перекладину, находящуюся над
уровнем моря несколько выше, чем привычный ковёр и ещё надо было вылезть на неё
неоднократно и обязательно переворотом. Так этот камень преткновения и
назывался "Подъём переворотом", который Дворецкий преодолел упорным
двухмесячным трудом над собой, сгорая желанием перепилить на хрен все эти
перекладины, но поскольку они были не деревянные, делать этого не стал.
Совершив над собой усилие, он столкнулся с другой, уже неразрешимой, проблемой
- "соскок".
В Армии что главное? Подход,
фиксация, отход! Учитывая, что физкультурный капитан работал по
совместительству и мастером спорта по гимнастике, эти три кита были им раздуты
до размеров вселенной, которую они якобы поддерживали. Надо было подойти к
этому спортивному снаряду торжественным маршем, предварительно отрапортовав
чётким командным голосом: "Курсант Дворецкий!" Затем зафиксировать
позу стартующего пловца на тумбе бассейна и запрыгнуть на перекладину. На
секунду зависнув, как использованный презерватив, перевернуться наверх(!) и,
изобразив на руках строевую стойку прогнувшись, уткнуться подбородком сквозь
потолок в небо. И вращаться до опупения. Опупение категорировалось количеством
раз и оценкой за эти разы. Крутился Дворецкий хорошо. Но самое страшное было
впереди, вернее внизу. Соскок! Надо было спрыгнуть в полуприсест ножки вместе
согнутые в коленках, ручки пряменько, параллельно полу, спинка выгнута, как у
бойцовского петуха, подбородочек там же, а попка сзади в экстазе, застыть и
вытаращиться предано в глаза мастера. После чего, выпрямившись в стойку
(строевую), доложить: "Курсант Дворецкий упражнение закончил!"
Дворецкий, сызмальства обученный
мастерами цирка Крихелли, делал великолепный поклон в реверансе, от чего
уважаемая публика тащилась, вызывая на бис несколько раз. Идя на встречу
массам, Ванька и с сальто-мортале возвращался в фирменный реверанс. Особенно в
последние годы перед Армией, когда халтурил на Мамашу. Став невольным
продюсером своего номера, Дворецкий внёс свежую струю, выступая в женской роли.
Гастролирующая с ним Света в качестве гримёра делала из Ваньки необъяснимо
привлекательную тёмную английскую брюнетку urban legend streets of whores или немецкую путану со шлюхен-штрассе, что в принципе одно и
то же… Вот этот реверанс, отработанный до автоматизма, стоял неприступной
скалой на пути к соскоку.
Дворецкий бился, физкультурник
злился до опупения и ставил двойки, но не себе, а Дворецкому и если бы не
замечание заместителя начальника училища по поводу прогнившей половой доски в
спортзале, то не видать Дворецкому первого отпуска, как своих ушей. Ко второму
отпуску гимнаст пошёл на повышение в войска, предварительно выбив стекло в
спортзале. Целил он гантелей в Дворецкого, который на специально посвящённом
ему внеурочном вечернем занятии после тридцать восьмого соскока изобразил в
полной красе свою коронку и, плавно разогнувшись,доверительным шёпотом доложил: "Курсант
Дворецкий кончил!" Стекло вставили, а вместо капитана прислали
майора-штангиста, который при соскоке сам ноги расставлял, и на военизированный
реверанс Дворецкого ему как-то было…
И с бегами была проблема. Ну, сто
метров - это ещё ничего. На военно-прикладной полосе препятствий - туда-сюда, а
вот кроссы и марш-броски! Дворецкий вообще не уважал этот лошадиный вид спорта
- бега! но при этом ещё доски к ногам привязывать - садомазохизм какой-то!
Правда, пацаны как-то ловко передвигались на подготовленных Дворецким с лета
лыжах, но сам подготовитель, впервые столкнувшийся со снегом в таких
количествах и на таком протяжённом отрезке времени, врубиться не мог. В
командном зачёте его ставили впереди группы лыжников, и он на одном дыхании в
спину, энтузиазме чувства войскового братства и локтя товарища сержанта
скользил к финишу, перебирая ногами, отваливающимися от груза привязанных дров.
И оказывалось - успешно. Но в личном первенстве выше золотой середины не
поднимался. Не эгоист он.
На кафедре математики Дворецкого
уважали. Он пронёс свои твёрдые знания через два высших курса и, обогнув теорию
Энштейна, донёс до диплома. Преподавательский состав на кафедре был женский, но
требовательный. В учебном взводе, котором учился Дворецкий, требовали Анна
Григорьевна и Галина Филипповна. Маленького росточка, но въедливые. Особенно
Анна Григорьевна. Из-за социальной неудовлетворённости, наверное. Незамужние
они были и уже не в девичестве. Но Дворецкий находил с ними общий язык.
Его друг Шишкин (партийная кличка
Шиш) не взял финальный математический барьер с первой попытки. Вторую попытку
принимала у училищной сборной "хвостов", которые ни Шиша не знали, ни
друг друга, тётка с математическим преподавательским образованием. Тётка тоже в
лицо Шиша не знала, т.к. была закреплена за другими учебными взводами.
Переклеив свою фотографию на зачётку друга, по его личной конфиденциальной
просьбе, Дворецкий пошёл сдаваться вторично. Подходя уверенно к финишу
письменной работы, Дворецкий с удивлением заметил, что в открывшуюся дверь
вошла Анна Григорьевна, которая по всем расчётам вместе с Галиной Филипповной
должна была отдыхать на Балтийском море. Анна Григорьевна тоже удивилась.
Подошла к Дворецкому и изумлённо спросила: "А вы тут что делаете,
Дворецкий?!" - на что он, не отрываясь от листочка, убедительно прошептал:
"Шишкин я!" И она поверила. Шиш, два года спустя, отблагодарил её
цветами,шампанским и конфетами. И
удовлетворил "математическими способностями", которые имел… и проявил,
извлекая корень из собственных штанов.
А Дворецкого Галина Филипповна к
себе на кафедру пригласила в часы самоподготовки, когда никого не было.
Смущаясь, бледнея, и краснея одновременно, как маленькая девочка, она, потупив
глаза, колебалась: "Прямо-таки не знаю, как вам сказать, Дворецкий…"
Удивлённый второй раз, в смысле по математике, Дворецкий подумал:
"Влюбилась, что ли? - а вслух подбодрил. - Да вы не стесняйтесь, Галина
Филипповна, чего уж там". Подбодрённая Галина Филипповна перешла от слов к
делу: "У нас вечер математический будет через неделю… Мы спектакль
ставим…Я бы хотела вас пригласить… На роль чёрта…" У Дворецкого
прояснилось: "Галина Филипповна…" - но она боялась упустить нить и
зачастила: "Кроме вас некому. Мы всей кафедрой вашу кандидатуру
утверждали. Вы же на вечере иностранных языков выступали! Или у них кафедра
лучше?!" Дворецкий, чётко выполнив строевой приём "кругом" через
левое плечо, вежливо попрощался: "Я у них пленного партизана играл. До
свидания, Галина Филипповна. Успехов вам, творческих…" Дворецкий находился
в зените славы, но не возомнил, а просто математику уважал и не мог позволить
себе играть в ней отрицательного персонажа. Импозантно раскланявшись, он
направился на выход, мурлыча под нос что-то не имеющее никакого отношения к
кафедре иностранных языков и вывалившееся откуда-то из недр внешкольной
программы обучения. The Beatles: "You say yes, I say no, You say stop and
I say go, You say goodbye and I say hello".
А в зенит Дворецкий вошёл ещё на
первом курсе. Ротный бился над предстоящим конкурсом художественной
самодеятельности, пытаясь разнообразить в ленинской комнате кубки, завоеванные
спортивными едино и многоборцами. Дворецкий, проявив инициативу, с успехом
взвалил на себя роль играющего тренера в этом виде спорта и добился высоких
результатов, неся в массы культуру военного творчества и неоднократно принимая
участие в окружных состязаниях. Пантомима, клоунада, разговорный жанр прошли
красной строкой в выпускной аттестации и улеглись в личном деле Дворецкого:
"…пользуется заслуженным авторитетом у командования и товарищей. Является
активным участником художественной самодеятельности… Делу Партии и
Правительства предан…" Правда строка эта покраснела после карандаша
начальника политотдела Псковской воздушно-десантной дивизии, куда Дворецкий был
направлен для дальнейшего прохождения службы, получив первое офицерского звание
"лейтенант".
