Не успел я еще на свадьбе и присесть, а моя уже теребит:
"Подними голову, а то больно уж оливье хочется..."
Билетов на Одессу в кассе
аэропорта Храброво, который расположился на противоположном конце города и
назойливо требовал: "Летайте самолётами аэрофлота!" - не было. Не
было и альтернативы. Люфтваффе уже не летала. Но, как и в любом аэровокзале, а
впрочем как и ж/д вокзале, и автовокзале, был выход. Даже два выхода. Один из
создавшегося положения, другой - в город. Последний бесстрашно бросался в глаза
рекламной подсветкой: "ВЫХОД В ГОРОД", а первый надо было искать.
Дворецкий нашёл. Сначала
шоколадку в буфете аэровокзала и бинт в аптечном киоске, потом у кассовой
сладкоежки завалявшийся билетик до Вильнюса на рейс Калининград - Вильнюс -
Одесса. На все проездные документы, с доплатой и без сдачи. Обаянная лихим
щегольством молодого гусара кассирша бальзаковского возраста с пониманием
отнеслась к израненному курсанту, у которого голова обвязана и поддерживающая
повязка на рукаве.
Заслужив право на посадку,
Дворецкий, имитируя добавочное ранение в задницу, присел на одну булочкусогласно купленного билета и артистично
"упал" в обморок. Лететь до Вильнюса было всего ничего и он, пристегнув
привязные ремни, не успел придумать, как можно искусственно вызвать болезненную
бледность на стыдливом румянце лица. Самолёт, у которого за бортом было минус
градусов по Цельсию, произвёл посадку в аэропорту "Вильнюс".
Пассажиры дисциплинированно покинули салон, не забыв ручную кладь и ценные вещи.
Конечные - до конца полёта, а транзитные - временно. Дворецкий остался в салоне
один, с разрешения сочувствующей бортпроводницы, мол, куда раненного на минус
по Цельсию. Непродуманная бледность подчёркивала затруднительное положение
авиапассажира, который был доставлен на аэродром подскока в полуприсесте,
отработанном на уроках военной физкультуры.
А как тут было не побледнеть. У
них в Аэрофлоте законы строгие. Скажет, мол, не положено и прощай Ваня без
проездных и денег. А жениться, кто будет, если он литовское гражданство примет?
Но всё обошлось. Вернувшиеся транзитные и подсадные пассажиры распределились по
откидным креслам и ещё половина (кресел) осталась пустовать. Почему в кассе
билетов нет, а самолёты полупустые летают, Дворецкий обдумывать не стал.
Самолёт взлетел, а забинтованный и уже состоявшийся после целенаправленного
взлёта жених снова покраснел, но уже от облегчения.
Прибыв в полночь на междугородний
автовокзал города-героя Одесса, Дворецкий даже спрашивать не стал о наличии
билетов, т.к.в задёрнутом занавеской
окошке вместо неудовлетворённой натруженной кассирши на жёлтом фоне
категоричной таблички большими голубыми буквами красовалась полная ясность:
"БИЛЕТОВ НЕТ!" что в переводе с украинского языка означало: "Да
пишлы вы уси…" - и Дворецкий пошёл. На перрон, точнее на стоянку
Николаевского направления. На направлении стоял… и сказал:
"Червонец!" Дворецкий честно признался: "У меня трояк".
"А у меня дети, - в свою очередь признался тот, что стоял. - За трояк жди,
когда билеты в кассе появятся. Ещё полтинник на мороженое сэкономишь".
Нельзя сказать, что Одесса негостеприимный город. За пять минут перекура,
которые ушли на обдумывание и принятие решения, к Дворецкому подкатило шесть
машин частного и государственного извоза. Распахнув дверку настежь, встречающие
одесситы с готовностью зазывали: "Садись командир! В любое место с
ветерком и комфортом!" Командир с благодарностью отказывался:
"Спасибо. За мной сейчас с мигалкой приедут", - и доброхоты с
пониманием ретировались, не вступая в дальнейшие дебаты.
Деваться было некуда, и Дворецкий
с отвращением вернулся к имиджу, утраченному в аэропорту конечного пункта
маршрута следования. Следующий, следующий в Николаевском направлении, хмуро
спросил: "Тебе куда?" Дворецкий, не кривя душой, поделился
информацией: "До Николаева". После многозначительной паузы, которая
зависла в клубах табачного дыма и вредных выхлопах СО2, он получил
команду: "Садись!" - и выполнил её беспрекословно. Прокемарив все сто
тридцать восемь километров, Дворецкий протянул водителю на выходе зелёную
купюру (в то время это был трояк), но тот пренебрёг: "Возьми себе на
лекарства", - что в переводе с украинского означало: "Пишов ты…
голытьба армейська!" Дворецкий поблагодарил и пошёл. Света уже жила рядом
с автостанцией в отстроенном кооперативном доме с жёлтыми балконами, а до
отчего дома надо было добираться на городском транспорте, который в это время
суток отдыхал, оставив все транспортные услуги местным и иногородним левакам.
Четвёртого февраля Дворецкий не
успел и прибыл в пункт назначения в начале пятого. Заспанную невесту ему не
показали, чтобы не испортить впечатления, а весь удар радостной встречи принял
на себя дядя Ваня, приехавший по случаю бракосочетания племянницы из далёкой
Сибири. Дядя Ваня оказался седым, весёлым, компанейским капитаном запаса
истребительной авиации Великой Отечественной и был не против. И Дворецкий был
не против. Приютившая малогабаритная кухня располагала… штабелем ящиков
ликёроводочных изделий.
"Я ЯК-истребитель мотор мой
дымит…" - разговор, обтекаемый ликёроводочным разливом, плавно переливался
из прошлого в настоящее. Им было о чём поговорить, но вмешавшийся в военный
диалог будущий тесть (он в контрразведке воевал) приостановил утечку из
штабеля, дипломатично отправив первым трамваем Дворецкого по месту прописки для
подготовки к важному событию в его жизни (и Дворецкого, и тестя).
Любимый дворик № 19 по улице им.
легендарного революционера встретил Дворецкого приветливо, а жильцы квартиры №
12 - долгожданно и празднично. Приехавшие зарубежные гости в лице патрилинейной
тёти с сыном, который доводился Дворецкому двоюродным старшим братом, были в
проблеме реализации привезённых мандаринов, а остальной личный состав
(КВВИКОЛКУ), прибывший, пока ещё не в полном составе приглашённых на ознаменование
торжества, терпеливо ожидал предсвадебный праздник народного советского гуляния
"Мальчишник". Шиш и его земляк из приграничного городка
Калининградской области Стасик, впитавшие в себя полуторагодичные инженерные
знания в составе первого отделения были принудительно уведены до начала
праздника Ткачом, пополняющим начальные институтские знания в составе второго
отделения.
Спланированная операция
непосредственного соприкосновения с развитой торговой сетью города корабелов и
невест с целью приобретения свадебного подарка от товарищей по службе третьего
взвода четвёртой роты не вызвала энтузиазма у личного состава первого
отделения. Неопохмелённые Шиш и Стас требовали праздник. Впервые покинув
пределы Калининградской области, и добравшись железнодорожным транспортом с
пересадкой в Киеве до станции назначения, они наперебой делились впечатлениями
от полученного общения с Украиной. Стас всё интересовался что такое
"пэрукарня" и что делают в "йидальне", упорно путая
украинское "д" с русским "б", а Шиш требовал дословного
перевода запомнившейся речи попутчика, в смысле которой без бутылки не
разобраться: "Мы нэ пьем и нэ йимо нэ тому що нэ лизэ, а тому що
нэма!"
Юрий Александрович налил
приграничникам из первого отделения по сто грамм на ход ноги и, придя к компромиссу,
они пошли. Но вскоре вернулись с настольной электролампой в декоративном
исполнении. Подоспевшие Тома и Валерчик плавно вписались вместе с патрилинейным
двоюродным братом в набирающий силу мальчишник. Присоединились и соседи во
главе с Воробьём, но к назначенному времени "Ч", началу мероприятий,
спланированных на шестое февраля, собрались все. Подтянулись и Уржик с
четвёртого курса (земляк с Очакова) и Шустер с третьего… а остальные по разным
причинам не подъехали вообще.
Перед началом торжеств умудрённый
жизненным опытом Юрий Александрович строго-настрого сказал Ваньке: "Сотри,
не пей!" а в Шиша, назначенного свидетелем, втолкал десяток сырых яиц и
пол килограмма сливочного масла. На любопытный вопрос обречённого и
единственного свидетеля: "Зачем?" - Юрий Александрович пояснил:
"Ты, когда пьяный, ты дурной. Простого украинского языка не понимаешь, а
там (на свадьбе) не только по-украински будут…"
Поданный дядей Колей-таксистом
неизвестно откуда раздобытый лимузин, в полном смысле этого слова, в сопровождении
"Победы" мичмана и двух машин из таксопарка составили свадебный
эскорт, который однозвучно прогудел, прокатывая шинами мостовую им.
легендарного революционера, и направился в новый микрорайон для совершения
свадебного обряда. ЗАГС и арендованная тёщей на два дня столовая советского
питания в готовности ждали новобрачных и гостей.
Честно говоря, вся эта
предвыборная суета в сделанном Ванькой выборе, ему порядком надоела. Не имея
возможности в пути следования пройти курс реабилитации после "Сопротивления
материалов", Дворецкий сопротивлялся. Внутренне. Но виду не подавал, всей
душой устремившись к единственной и желанной.
Чинимые обрядовые препятствия
горбоносыми родственниками по линии матери невесты (отец Светы - украинец)
вызывали раздражение, но сдерживаемый пока ещё трезвым и потому хладнокровным
Шустером, училищным партнёром по "Живому и мёртвому", Дворецкий
отчаянно терпел, выжидая пока объевшийся яйцами неразговорчивый Шиш уладит
конфликтную ситуацию по выдаче невесты для оформления прав на пожизненное
пользование.
Требуемый старшей двоюродной
сестрой по линии невесты выкуп, предварительно расфасованный Юрием
Александровичем по карманам пиджака свидетеля пачками твёрдых советских рублей,
испуганный Шиш выдал не по рублю, как инструктировали, а всё сразу, суматошно
извлекая из всех нычек рублёвые капиталовложения, что вызвало нездоровый
интерес у вымогательницы и она требовала ещё и ещё, лихо закручивая
национальный фольклор. Шиш бледнел и краснел, но у него уже ни шиша не
осталось, в том числе и своих. Вмешавшийся в дипломатию Стас в течение получаса
завершил торги не менее остроумным фольклором и торжественной передачей
выигранной накануне у двоюродного брата Дворецкого мелочи, временно отяготившей
карман последнего в ходе реализации мандарин.
Вымогательница, незнающая куда
девать щедро посыпавшиеся обильным потоком медяки, сдалась. Доступ был открыт и
Дворецкий проследовал. Перед глазами предстала его и одновременно не его Света.
Вся в белом, она светилась северным сиянием, от которого бросало то в жар, то в
холод. Ослеплённый Дворецкий с этой самой минуты больше ничего не видел,
воспринимая протекающие церемониальные события спинным мозгом и седьмым
чувством.
На официальный вопрос казённой загсовской
тётки, перевязанной чемпионской лентой штангиста, он ответил положительно,
подписал какую-то декларацию, не читая, обменялся кольцами и поцеловался.
Пригубив в соседнем зале шампанское и приняв поздравления радостных
присутствующих (а они чему радуются?), Дворецкий занёс Свету в верно поданный под
парадное крыльцо лимузин, который их доставил по сценарию и по месту проживания
тёщи. Поскольку соотношение приглашённых было неравное - 100 к 20 (сто со
стороны тёщи и двадцать со стороны Дворецкого), а соответственно и
финансирование события, то правила балом тёща. Старший Дворецкий выразил потом
своё моральное неудовлетворение сыну: "В примаки пошёл?" - но это
потом.
Празднично убранное помещение
столовой советского питания поразило невиданным Ванькой доселе антисоветским
разнообразием накрытого стола. В углу сидел оркестр национальных (по линии
тёщи, да и Дворецкого, если честно) инструментов. Колонны, подпирающие в два
ряда давно небеленый потолок, украшенный разводами просочившихся дождевых
пятен, придавали обеденному залу столовой статус колонного.
Ваню и Свету водрузили в центре,
приукрасив цветами, и нахлынувшая незнакомая публика делала добровольные вклады
в карманы новенькой пиджачной пары по линии жениха, как бы отрывая от себя во
благо продления человеческого рода на земле. Не вникая в смысл льющегося потока
чужих поздравительных слов, и автоматически рассовывая конверты, Ванька с
трудом узнал своих, и с удовольствием расцеловался с тётей Марией Петровной и
дядей Колей Никифоровичем по линии своей матери, которая вместе с отцом и Соней
скромненько сидели на стульчиках, наблюдая за происходящим. "Старенькие
они уже у меня", - с грустью подумал Дворецкий, но свалившийся очередной
конверт додумать не дал.
Церемония вручения верительных
конвертов длилась уже целый час. Вальяжная публика под жалобный плач скрипки
расхаживала взад-вперёд, откровенно косясь на прогибающиеся столы под
вареньями, жареньями, копченьями и уже успевшими заветрится салатами. Но
команды не было. Как выяснилось позже, все ждали Исаака Ароновича, который
должен был всунуть в Ваньку самый пухлый конверт. Наконец-то! Приехал, сунул, и
все метнулись, а ничего не понимающего Дворецкого недавно зарегистрированный
тесть утащил в подсобное помещение: "Для бэзпэки (безопасности)", -
пояснил он и обчистил Ваньку, как кассу во время ревизии, вытряхнув конверты
вкладчиков.
Дворецкий с удовольствием сбросил
груз свалившейся в него ответственности и занял достойное место за свадебным
столом. Антисоветское питание неуклонно таяло на глазах, запоздалые подруги
Светы по институту чмокали Ваньку в щёчку, знакомясь заодно. Сменяющие друг
друга родственники и знакомые (точнее - незнакомые, ни те, ни другие) со
стороны тёщи поздравляли, желали, выражали надежду и уверенность одновременно,
вульгарно выкрикивая зацелованное "Горько!" Ванька по инерции продолжал
внутренне сопротивляться, но мудрая тёща порекомендовала на ушко: "Ваня,
ублажи гостей", - и Ваня ублажал, а Света, вся в белом, вообще находилась
в состоянии какой-то неземной эйфории.
Расслабившийся Стас висел на
Надьке Шинок (Пискун в это время проходил срочную действительную службу) и
клялся ей в загробной верности. Шустер обхаживал разбогатевшую двоюродную
сестру, а не пьянеющий Шиш, щедро поливая проглоченные яйца и сливочное масло
крепкими алкогольными напитками из кухонного штабеля, пытался трезво, но
безуспешно, войти в контакт со свидетельницей, обязанности которой исполняла
скромная Светина подруга по институту. Отчаявшись охмелеть и проявить свои
математические способности по извлечению не такого уж и квадратного корня, Шиш
загрустил. Остальной личный состав мальчишника весело спаивал неудержимо
сползающего под стол двоюродного мандаринового брата, который имел
неосторожность неуважительно высказаться в адрес патриотической молодёжи,
посвятившей себя служению Родины.
Оркестр играл национальный танец
"без двадцати восемь", изредка перемежая хабанерой, краковяком и
гопаком. Разношёрстная публика, "заморив червячка", сотрясала
вспухшими животами вспотевший воздух столовой смешанного питания, подпрыгивала,
перебирала ногами и ножками в едином порыве утрамбовать съеденное, освободив
тем самым полезные объёмы для последующих присестов второй, третьей, четвёртой…
очереди.
Вновь созданную чету Дворецких
временно забыли, а когда Ванька, потерявший революционную бдительность,
вернулся в зал с первого за весь день перекура, то обнаружил, что Свету
всё-таки украли. Мобилизованная группа поддержки в миг взяла след и вышла на
горбоносого, который требовал в качестве выкупа голубей, не соглашаясь ни на
какую другую альтернативу. После безуспешных переговоров, исполненный своими
родителями в духе Шварцнегера Уржик из Очакова приподнял террориста на высоту
вытянутой руки и предложил цыплёнка-табака. Тот безоговорочно капитулировал,
молодая семья воссоединилась, про неё опять забыли, веселье продолжилось, и через
неопределённое время окончилось свадебным тортом, конфетами-фруктами, кофеем,
мороженным и чаем.
Уважаемые гости, не стесняясь,
прощались с тёщей и иногда с тестем, запаковывали на вынос, что доесть не
успели и, спохватившись уже у двери, желали молодым спокойной ночи. Оставшийся
зафрахтованный автобус в единственном числе, развозил почтенных в разном
направлении и по очереди. Свету и Ваньку увезли последними. Они бы и сами
добрались, но не разношенные свадебные туфли натёрли за продолжительное время
скитания по залу столовой антисоветского питания.
К утру, переступив через храпящее
тело дяди Вани, они наконец-то уединились в маленькой комнатке двухкомнатной
кооперативной квартиры в новом микрорайоне города корабелов и невест, и Ванька,
наконец-то, сказал: "Привет! Как дела? Я по тебе очень соскучился!" А
в приоткрытую форточку во всю мощь южного зимнего солнца обнадёживающе
забрезжил рассвет седьмого дня февраля текущего года и первого дня так
называемой совместной жизни.
После второго дня свадьбы иногородние,
войдя в положение, разъехались самостоятельно. Единственный, которого
провожали, был Стас. И провожала его единственно счастливая на тот момент
Надька Шинок. Обвившись вокруг его шеи, она страстно напоминала: "Ты на
мне жениться обещал". Взопревший от перенагрузки Стас, вырвавшись из
жарких объятий и искренне сожалея, оппонировал: "Мало ли чего я на тебе
обещал", - запрыгнул на подножку и помахал ручкой.
