Есть три вещи, которые должны делать профессионалы - лечить,
учить, убивать. С остальным справятся и дилетанты.
Прибыв в южно-украинский город
детства, Дворецкий климатически согрелся, но сам город уже не казался таким
родным и до боли знакомым. Встреча со школьными друзьями глубокого морального
удовлетворения не принесла. Выпили, конечно, и неплохо выпили, хорошо выпили,
но у них были какие-то свои, гражданские разговоры и интересы, которые Ванька
просто не понимал, безвозвратно отдалившись.
Дворецкий, отец, прошедший
горнило войны, тоже не врубился: "Ну, как там твои дурные штучки?
Бросил?" Дурными штучками он называл Ванькино пристрастие к жанру
клоунады, как на сцене, так и в личной жизни, периодически (при совместном
проживании) настоятельно рекомендуя: "Ты эти свои дурные штучки
брось!" Дворецкий, сын, откровенно признался: "Ну, как тебе, батя,
сказать? На дивизионном строевом смотре где-то через месяц после прибытия меня
для дальнейшего прохождения службы в Черниговской Краснознамённой, по
громкоговорящей связи объявили: "Лейтенант Дворецкий! К трибуне! - и
уточнили - К начальнику политотдела!" Я прибыл и доложил об этом первому
встреченному товарищу… полковнику. Там их целая свора вокруг генерала (комдива)
вертелась, а этот вроде бы соответствует. Высокий, худой, с подобающей статью
начальнику политотдела училища. Но он начальником тыла оказался, а толстый -
начальник политотдела дивизии, который подошёл сзади, взял за локоток и, не
требуя ответа, спросил: "Вы Дворецкий? - и дальше без остановки, - идите в
Дом Офицеров и представьтесь начальнику, подполковнику Идейке, - перехватив
тревожный взгляд, брошенный в сторону развёрнутого строя, начпо успокоил, - это
мои проблемы".
Я представился. Идейка спросил:
"Что вы можете?" Я показал, частично. Идейка спросил: "А про
Ленина можете?" Я сказал: "Не могу, Ленин всегда живой…" Он не
обиделся и приказал присутствующей на просмотре худручке: "Попробуйте его
в конферансе на ближайшем концерте художественной гарнизонной
самодеятельности". Концерт прошёл на "Бис!" Вокально-одарённые
жёны офицеров, наряженные однотипно по сорок третьей статье сметы Министерства
Обороны пели стройным хором. Самородки, отбывающие всеобщую воинскую
обязанность, даровито проявлялись во всех остальных жанрах эстрады в уставной
форме военнослужащих срочной службы. Я тоже в форме, офицерской. Попользовался
успехом. Как у гарнизонных ценителей эстрадного искусства, так и у худручки.
Она пригласила на следующий рядовой концерт, а про концерт, посвящённый
годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции, на который меня рекомендовал
политотдел, доложила подполковнику Идейке: "Про Ленина он не сможет!"
- в смысле я. Про рядовой концерт доложил ротному, на что он категорически
заявил: "Мне нужен командир взвода, а не артист!" Я не пошёл ни на
рядовой, ни на социалистический, огорчив весёлую худручку. Больше меня никто не
вызывал и не посылал… в Дом Офицеров". Старший Дворецкий обрадовался:
"Вот видишь? А я что говорил?! Кому они нужны, клоуны…"
Юрий Александрович, с отвращением
переживший ресторанный период, "лёгкие хлеба" не признавал. За
самоотверженный и продолжительный труд на вредном производстве по изготовлению
железобетонных панелей ему, кроме ежедневной бутылки молока, выделили
трёхкомнатную благоустроенную квартиру в новом микрорайоне с телефоном и
удобствами внутри. Даже система отопления проходила внутри блочных стеновых
панелей, не врезаясь в интерьер традиционными батареями.
Иван одобрительно оглядел
просторный домашний уют и перевёз свою семью от двухкомнатной тёщи. Через три
дня зазвонил телефон. Требовательно зазвонил. Тёща требовала свидания с
дочерью, внучкой и любимым зятем. Переехали к тёще. Через два дня раздался
требовательный звонок от Дворецкого, отца. Отец соскучился по внучке, любимой
невестке и сыну. Переехали к отцу. Потом соскучились многочисленные
родственники по линии матери Светы, которых надо было всенепременно навестить,
потом… отпуск кончился. Молодые Дворецкие старались никого не обидеть. Первые
два года - подсознательно, последующие три - принудительно, оставшиеся четыре
до смерти Полины Петровны - раздражительно. Следующие четыре года, получив
численное преимущество, тёща принимала ежегодные отпускные нагрузки у себя,
отпуская Ивана единолично на свидание с отцом. Потом и отца не стало. Но это
потом…
Иван, сколько себя помнил,
скучал, постоянно скучал, по единственной, Богом данной и в ЗАГСе
зарегистрированной, потому как “…оставит
человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью…”
(Библия). Но "прилепиться"
не удавалось. Различные условности и безусловности ограничивали внебрачные
добрачные, и после узаконенные брачные отношения. Если "это" называть
"законным браком". В вечной памяти Дворецкого отложилось единственное
чудное мгновенье, когда после выпускного бала они со Светой посетили мать Шиша,
где им выделили комнату. Это было как в любовных фантастических романах:
"Он и Она". В жизни так не бывает, в жизни: "С нами Бог и
немного Ленин!" Полученная после казарменного пребывания свобода,
свидетельство о супружестве (которое осталось при дочери на попечении тёщи, но
сам факт…), диплом об окончании и отсутствие ограничений социалистического
проживания окрыляли, невзирая на овуляционный цикл. Но наступило утро, и они
окунулись в ритм ежедневных хлопот. Тёща, которая может зайти, заезды -
переезды, квартирование - расквартирование и… дети, "которые не
спят". Иван усыпал раньше…
Да и цикл этот, овуляционный…
Советская резиновая промышленность, выпускающая самое надёжное и лучшее в Мире
высокопрочное "изделие №2", ушла в этом виде спорта далеко вперёд,
обогнав эталонную Америку по показателям и техническим характеристикам вместе с
её "банановым вкусом". У нас в Союзе никто это изделие на вкус не
пробовал, но зато: прочность на разрыв - 200 кг, ёмкость - ведро воды запросто, аптечная
цена - легкодоступная, четыре копейки. Правда успехи отечественной
промышленности не нашли широкого потребителя в лице Ивана, который был
приверженцем "что естественно, то не безобразно" и на ведро никак не
претендовал.
Не претендовал Иван и на
карьерный рост. Не было в нём ни здорового, ни нездорового карьеризма. Работал
свою работу честно, и было ему интересно. Система, в которую он попал,
диктовала "что делать", но давала полную свободу "как…" По
крайней мере, Ивану. Соображать он любил (в Армии это называлось "проявить
разумную инициативу").Иван
проявлял.
Послал его как-то Барташ в начале
службы на выполнение очередной заявки "об обнаружении взрывоопасных
предметов". Иван оформил расчёт-заявку на получение взрывчатых веществ
(ВВ) и средств взрывания (СВ) для уничтожения обнаруженных взрывоопасных
предметов и понёс на утверждение комбату. "Уничтожишь мокрым способом.
Некогда. Заявка срочная. Езжай". Иван поехал, ломая голову над тем, как
это так получилось, что он пропустил в училище "мокрый способ
взрывания"… Приехал. Нашёл. Забрал. Проезжая мимо болотца решил: "А
утоплю-ка я эти хреновины на хрен", - и утопил навечно. Прибыв, доложил:
"Товарищ подполковник, взрывоопасные предметы обезврежены и
уничтожены". Комбат лукаво улыбнулся: "Утопил? - и, получив
утвердительный ответ, похвалил. - Молодец!"
Прибыв из отпуска и восстановив
статус-кво в целостном семейном проживании, Дворецкий получил задачу по
подготовке роты к командировке на Струго-Красненский полигон с целью
восстановления и ремонта низководных деревянных мостов для переправы техники и
личного состава на предстоящих осенних крупномасштабных учениях с
десантированием и боевой стрельбой. Срок командировки - пять месяцев. Начало -
май, после праздничной декады. Нафталин не собирался в командировку. В академию
собирался. Флюс и Акимкин - на дембель. Света с Нёхой - обратно к маме, но уже
по настоянию Дворецкого. А куда деваться?
В приказе командира дивизии было
написано "в составе батальона", но был и другой приказ "о
сплошной очистке местности от взрывоопасных предметов", на которую убыла
первая рота. Инженерно-техническая рота (итр) осталась на зимних квартирах с
задачей охраны района постоянной дислокации и ремонта техники. Комбат, усилив
себя второй иср под командованием лейтенанта Дворецкого и
разведывательно-водолазным взводом (рвв) под командованием лейтенанта Субчика
(Крестец учился на курсах повышения квалификации "Выстрел"),
обозначил батальон и убыл на выполнение задачи "в составе батальона".
Задачу выполнили. Прибывший в район учений Крестец, назначенный командиром
второй иср вместо убывшего на учёбу Нафталина, был отослан Барташом на зимние
квартиры: "Езжай тряпки принимай. Дворецкий здесь без тебя
справится". Справились. Сымитировав на учениях артиллерийский огонь и
бомбовые налёты вражеской авиации, вернулись. На батальоном построении комбат
объявил благодарность лейтенантам Дворецкому и Субчику за высокие результаты и
проявленную инициативу и назначил обоих "кандидатами на выдвижение".
В Дисциплинарном Уставе такого вида поощрения не было, но всё равно приятно… и
Света с Алёнушкой подъехали.
Перезимовали. Декабрь и январь
месяц. Удачно. Семейная жизнь наладилась. Хоть и приглянулся Иван Барташу, но
командировки были кратковременные, не более суток. Там кучу удобрений
разрыхлить с морозца, там грунт мёрзлый подорвать, там - бутовый пласт. Ситный
женился. На свадьбу пригласил. Весело было. Алёну с Шишом дома оставили. Пришли
заполночь. Свет горит. Шиш спит, а девчонка по нему ползает, и пустые бутылки
из-под вина катает. Няньку наняли. Света опять работать пошла. Бухгалтером. Но
детский организм, не успевающий адаптироваться то к южному, то к северному
городскому климату, начал как-то вредно болеть. В бухгалтерии не одобрили.
Пришлось уволиться. Приехала тёща. Опять увезла, а Дворецкий - снова на полевой
выход. После зимних лагерей Иван традиционно - в отпуск. Навестил. Но уже не
забирал, т.к. приказ пришёл "…о сплошной очистке местности от
взрывоопасных предметов".
Командиром отряда назначили
Субчика, поскольку он уже выдвинулся на должность командира первой сапёрной
роты, а Ванька - взводный. Вывозил отряд сам Барташ. Субчик в отпуске был,
Ванька - за командира. Разбил полевой лагерь, обустроил личный состав и
приступил к сплошной очистке. Барташ трое суток пожил в палатке, разнообразя
ужин местным комарам, которым тоже досталось от него на орехи:
"Кровопийцы! Тунеядцы! Сволочи!" С сыном на лодке покатался, рыбку
половил. В процесс не вмешивался. Самостоятельность давал. Пожил, половил,
убедился и уехал. Через месяц приехал Субчик. Тоже убедился, что ему
"здесь делать не хрен". Но приказ есть приказ… и дисциплина стала
медленно падать.
При переезде лагеря в другой
район очистки (87 км)
Иван обнаружил, совершив первый рейс с военным имуществом и вернувшись обратно,
что: Субчик опечален, лагерь стоит на месте, оставшееся имущество не собрано,
личный состав в поиске. "Старшина пропал. Вернулся утром от вдовы в
нетрезвом состоянии. Я ему замечание сделал, а он обиделся и сбежал. Солдаты на
берегу у омута его обмундирование нашли, и даже трусы, а его нигде нет", -
чуть ли не всхлипывая, жаловался перепуганный уже старший лейтенант Субчик.
"Куда он на хрен денется с подводной лодки", - успокоил Иван, зная
хорошо за время совместной службы слизистость старшины, должность которого
исполнял молодой, но толстый химинструктор батальона, прибывший из учебки в
звании прапорщика.
Пристальней взглянув на страшного
лейтенанта Субчика, предчувствовавшего трагический конец и полную
административно-партийную ответственность, Иван пожалел командира отряда и
провёл профилактическое мероприятие: "Показывай место, где этот обидчивый
самоубийца последний раз трусы снимал". Обмундирование лежало аккуратно
заправленным, как и научил Иван нерадивого химика в первый день пребывания, но
кто его научил трусы снимать? Аккуратно сложив своё рядом, без трусов, в смысле
трусы при себе, где и положено, да и не носил Иван трусов, плавки носил…
короче, нырнул. Протралив дно омута личным примером, Иван доложил: "Мин
нет! Утопленник не обнаружен". Да и откуда он там возьмётся, но Дворецкий
своим словом дорожил и перед тем как доложить, проверял лично и если уж сказал:
"Мин нет!" - значит, их там нет, даже если никогда не было.
Вдруг через заросли кустов с
шумом ломанувшегося пятисоткилограммового лося, с налитыми дурью глазами и
криком "Кяяя!" вылетело голое тело, похожее на старшину и плюхнулось
в мутный омут. Дворецкий улыбнулся и засобирался. Успокоившись, Субчик
обеспокоился и шикнул на присутствующих солдат, которые обнаружили:
"Смотрите, чтобы не утонул!" Наплескавшись, тело вылезло и начало
отфыркиваться. Иван сделал замечание: "Неприлично себя ведёшь, Витя, в
культурном обществе". Легкоранимый Витя заорал не командирским фальцетом:
"Я вас всех в рот…" (дальше - непереводимая игра слов). Иван, не
теряя игривого настроения, уточнил: "Витя, и меня тоже?" Герой дня
Витя сразу не врубился: "И тебя… и всех вас!" Иван не любил, когда
при личном составе нехорошие слова говорят и врубил. Не зло. По-отечески мягко.
Витя начал оседать и уцепился за уже надетую Дворецким офицерскую рубаху.
Рубаха, не рассчитанная на Витины килограммы, треснула, а Витя, не выпуская из
рук рубаху, осел в лужу. Дворецкий не любил, когда портили военное имущество
зазря, и вот тут в нём вскипела яростная злость (откуда взялась?).
Приподняв самоубийцу за холку, он
воткнул его рылом в лужу и поинтересовался: "Ты этого хотел?" Субчик
пытался оторвать Дворецкого от этого мешка с дерьмом, которое почему-то
оправилось естественным образом, но без команды. Тщетно. Иван драться не любил
и не умел. Он умел убивать (как оказалось). Обгадившееся тело начало дёргаться
в агонии, пуская пузыри и пену непонятного происхождения, но Иван не отпускал.
Прибегнув к силе коллектива, Субчик с трудом оттащил Ивана. Иван остыл:
"Ну, и хрен с ним, как хочешь". Субчик не хотел жертв и не
препятствовал, пришедшему в себя телу ломануться обратно в чащу, организовав
преследование силами коллектива, но тут вмешался Иван: "Отставить! Чего
зря время терять. Загружаться пора, да и ехать засветло. Я знаю, где мы его
подберём, это по пути". Так и сделали.
Въехав в деревню, Иван остановил
колонну напротив вдовствующей доярки, бабы Ани, которая во время войны сберегла
колхозное стадо. Вернувшийся посыльный доложил, что товарищ прапорщик у бабы
Нюры на коленях плачет, сосёт сисю и грозится посадить Дворецкого, и что никуда
он не поедет, что должен прийти ветеринар с соседней деревни, за которым уже
послали и снять побои, что… Дальше Иван слушать не стал, снарядив четырёх
бойцов: "Если не оторвёте от сиськи, несите обоих!" Оторвали.
Принесли одного Витю, который бился в конвульсиях (привык в луже, наверно) и
орал: "Я вас всех посажу". Дворецкий гостеприимно распахнул дверцу
УРАЛа и одобрил: "Вот это уже лучше". Встретившись с
"убийцей", Витя затих и покорно залез в кабинку.
А где-то там, на юге Света
вынашивала несбывшийся с первой попытки жизненно важный замысел Дворецкого.
Сына вынашивала. Отец наказал: "Ты там сколько хочешь рожай, но фамилию
нашу по белу свету нести кто-то должен"…
