Иван вернулся из Питера поздним
вечером или ранней ночью. На черном небе ярко горели звёзды и другие
неопознанные объекты. Декабрьский морозец весело потрескивал в преддверии
ежегодного семейного праздника во главе с Дедом. Света не спала. Ждала. Нёха
спала. Обволакивающий все семнадцать квадратных метров, умноженных на два с
половиной высоты, уют обдавал материнским теплом, которое волшебно струилось из
первоисточника, от Светы струилось. Огромный живот, выпирающий из-под Вахиного
"беременного платья" в полосочку напрокат и умиротворённое вселенским
таинством лицо выражали радость встречи. Сглотнув подкатившийся к горлу
несанкционированный комок, Иван нежно обнял её, и выдохнул: "Привет! Как
дела? Я по тебе очень соскучился!" Малогабаритный квадратный тортик,
который Иван привёз из Питера, был здесь как-то неуместен и они его уничтожили на
не менее уютной кухоньке, запив чаем. Ничто не предвещало…
Намаявшись с дороги, Иван
отключился сразу же, но не окончательно. Прозвучавшая команда: "Кажется,
начинается", - исходящая откуда-то изнутри округлого живота, побудила к
действию. Через сорок пять секунд Иван в полной боевой готовности открывал
входную, точнее, выходную дверь. Последовавшая команда: "Отпустило… не
надо…" - была воспринята, как "Отставить!" Дисциплинированный в
ВДВ Иван вернулся в исходное положение. Через полчаса повторилось, но Иван уже
не раздевался. Предродовой тренинг-семинар продолжался в течение последующих
сорока пяти минут. На четвёртом повторе Дворецкий всё-таки умудрился выскочить
за дверь и, домчавшись до телефона-автомата, пожаловался в темноту:
"Заберите… спать не даёт!" Чёрная эбонитовая трубка допросила его с
пристрастием, и Иван честно ответил на все поставленные вопросы: фамилия,
адрес, пол… но когда она начала спрашивать по-женски, Иван рассердился:
"Приезжайте, мать вашу… Нашу сами посмотрите!" Уловив профессионально-властные
командирские нотки, трубка испугалась, и прислала бригаду. Бригада увезла
роженицу, которая в волнениях за дочь: "Как она без меня?" - совсем
забыла о сыне, который должен был всенепременно… Иван напомнил и остался со
сладко сопящей дочерью, не подозревающей о проделанных папой мероприятиях.
Солнечно-зимнее воскресное утро,
заглянув в окошко квартиры на пятом этаже, сообщило, что пора на службу. В это
воскресенье Иван служил "ответственным" по роте. Есть такая негласная
служба в Армии. В неслужебное время. А в служебное - так вроде бы как все
"безответственные". Получив выстраданное ночью право на прямой
контакт с дочерью, Дворецкий экипировал её по зимней форме одежды, водрузил на
санки и повёз в Армию. Проезжая мимо чёрной эбонитовой трубки он вспомнил.
Как-то не верилось после предродового тренинга-семинара, но на всякий случай
позвонил. На том конце провода воспитанная Иваном служительница добросовестно
порылась в списках, и трубка официально сообщила: "Четыре пятьдесят.
Мальчик. Три двести. Пятьдесят один сантиметр. Состояние матери хорошее",
- и прерывисто загудела. Получив исчерпывающую информацию, Иван на мгновение
очумел и растерялся. Или наоборот. Сначала растерялся, потом очумел: "О!
Бляха-муха!" Собрав растерянное на миг в кулак, он всё-таки направился в
Армию.
Сияющая харя лица ответственного
лейтенанта Дворецкого затмила утреннее солнце и ослепила "старшего
ответственного" по батальону. Взвалив на себя всю ответственность за
вторую инженерно-сапёрную роту, он поздравил Ивана с прибытием молодого
пополнения, а Нёху с братиком, и безоговорочно отпустил.
"К маме поедем!" -
сообщил Дворецкий Нёхе, расстроенной несостоявшейся встречей с Армией. Но мама
- лучше, и она согласилась. По дороге к родильному отделению Иван заезжал в
офицерские семьи отдыхающих сослуживцев, делился распирающей его радостью и
попутно уточнял: "Что с собой иметь надо?" Семьи искренне разделяли
свалившуюся на Ивана радость, офицерские жёны советовали, а офицеры, отставив
прямой локоток: "За тебя и новорождённого десантника!" - поздравляли,
приглашая неполную семью Дворецких на праздничный обед: "Чтоб на обратном
пути - обязательно!"
Строгая тётка в белом халате
отобрала собранную по рекомендациям передачу, категорически не пустила
Дворецкого с дочерью в родильное отделение для воссоединения с полноценной
половиной семьи и, невзирая на изощрения Ивана в искусстве дипломатии, послала.
Иван и Нёха пошли. К окну пошли, к которому послала. Света выглянула и, устав
от бурной Ванькиной пантомимы, дала указание одним указательным пальцем:
"Нёху береги!" Иван сберёг.
Отбив две телеграммы в
южно-украинский город: "Жму вашу мужественную руку. Я родился! С чем вас и
поздравляю! Целую, Алексей Иванович Дворецкий!" - Иван повёз дочь на
званный обед. Но поскольку званный был не один, он подолгу на одном месте не
задерживался, а поскольку мест было много, то возвращался в осиротевшую
квартиру заполночь, переполненный высокими чувствами… У подъезда его
парализовала тревожная мысль: "А где Нёха?!" Оглянувшись, успокоился:
"Бережённого Бог бережёт". Дочь по-военному дремала на санках,
полусидя, не предав Родину и не потерявшись. "Молодец, Дворецкий!" -
похвалил Иван Нёху и угомонился вместе с дочерью на семнадцати квадратных
метрах, сохранивших материнское тепло.
Иван как-то сразу, не задумываясь,
знал, что сына Алексеем назовёт. Даже тогда, когда дочь вне очереди родилась,
за что и получила созвучное имя Алёнушка. Потому, как в сказке: "Сестрица
Алёнушка, братец Алёшенька и папа Иванушка". После "обмытия
ножек" в сугубо армейском коллективе и признания появления на свет
Алёшеньки из сказки: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…" -
приехали, бабки, дедки, тётки. Засвидетельствовали, констатировали и уехали.
Ближе Иван не подпускал. Он сам пеленал, стирал, вставлял в попку стеклянную
трубочку, чтобы животик не пучило, подкармливал с ложечки, делал
общеукрепляющие кости развивающие упражнения: "Опаньки, опаньки, чтобы не
болели костоньки…" У десантника кости должны быть крепкие…
Надвигающаяся командировка на
этот раз не выбила Ивана с накатанной им же самим колеи отцовства. "Вы тут
немного без меня, а я сориентируюсь и дам знать. Приедете". Света не
возразила: "Как скажешь". Так и порешили.
Победившая в социалистическом
соревновании по итогам зимнего периода обучения вторая инженерно-сапёрная рота
под предводительством и при участии командира роты, капитана Крестца, получила
право на участие в строительстве учебного центра ВДВ общесоюзного значения
"Казпу-Руда". Крестец поехал в отпуск, а Иван - обустраиваться.
Обустроились. Рота - в деревянно-щитовой казарме дивизионного учебного центра,
Иван - в лесу, который продолжали расчищать для строительства
взлётно-посадочной полосы. Из отдельных фрагментов расчищенного леса Иван сруб
построил и выписал семью. Семья приехала. И подъехавший Крестец сруб построил.
И его семья подъехала. И офицеры сапёрного батальона братской Кировабадской
дивизии построили. И их семьи приехали. И вырос на опушке литовского леса
несанкционированный международный военный городок. Весело было в городке. По
вечерам. Днём жарко было, а вечером - весело. На вечеринках. Но Иван, оставив
веселье на Свету, уходил с сыном в лес, баюкая на руках: "А гу-гусеньки
гу-гу. Я твой папа, ты мой сын. А гу-гусеньки гу-гу, по фамилии
Дворецкий…"
Света как-то сразу привыкла к
полевым условиям и умело вела хозяйство, создав внутри деревянного сруба
домашний городской уют. Приехавший по ягоды тесть даже удивился: "Шо цэ
тут хлопци робыться? Як вы тут жывэтэ?" Москвич-408, зарегистрированный на
Крестца и находящийся в его полном владении, тоже произвёл на тестя
впечатление, особенно когда автовладелец давал первый урок вождения своей
дрожащей супруге Вахе. Забуксовав в песке, Ваха наивно поинтересовалась,
высунув голову в окошко: "А почему она не едет?" Крестец, упёршись в
зад автомобиля, потея, налегал: "Первую включи и газуй потихоньку!"
Ваха газанула, автомобиль рванул, Крестец врылся лицом в песок. "На вторую
переключаться?" - ощутив радость движения, вопросила счастливая Ваха.
Крестец тоже рванул с низкого старта, догоняя удаляющийся автомобиль с
дражайшей и на ходу проорал соответствующий инструктаж: "Я тебе, твою
мать, переключусь!" Ваха испугалась, машина заглохла и всё обошлось.
Как-то на очередной вечеринке
Крестец ляпнул: "Витас Победу продаёт". Витас - лесник местный.
"Победа" - автомобиль. Продаёт - идея, которая запала тестю в голову
и он купил, зарегистрировав на Ивана. Оставив "Победу" зятю в обмен
на Алёнушку, тесть уехал. Свету и сына Дворецкий не отдал. Сам привёз. В
отпуске. На личном транспорте, совершив автопробег "Псков - Николаев".
В отпуске тоже пошёл на компромисс. После категоричного возмущения тёщи:
"Как это ты, убийца, маленьких детей повезёшь на этом драндулете?!" -
Дворецкий поставил "Победу" на платную стоянку и увёз семью
железнодорожным транспортом.
За отличные показатели при
выполнении поставленной задачи в деле строительства Коммунизма в целом и
учебного центра в частности офицеров второй инженерно-сапёрной роты
"выдвинули на выдвижение". Крестца - заместителем командира
батальона. Дворецкого - заместителем командира роты. Барташ к тому времени
уволился и батальоном командовал выпускник академии майор Клочок. Он и
предложил Дворецкому должность заместителя, которая тоже "старший
лейтенант". Дворецкий не согласился: "Нет у меня способностей в
железках ковыряться", - но Клочокнастоял и приказал вступить в Партию: "А то взводным так и
умрёшь". "Никто не хотел умирать…" Иван вступил (слово-то
какое).
Убывая летом следующего года
командиром автомобильного взвода на "целину", за урожай бороться,
Иван отправил Свету с детьми на море. А куда деваться? Выполнив задание Партии
и Правительства в Ростовской и Курганской областях, и переехав в Дагестан для
дальнейшего выполнения, Дворецкий отпросился, и его отпустили на недельку. Лёха
отца не признал, называя дядей, и Иван не то, чтобы заподозрил Свету… но было
неприятно. Так с неприятностью и возвращался с моря и с семьёй на рейсовом
автобусе "Море - Николаев". Автобус временно обломался. Пассажиры
вышли. Вышел и Иван с сыном на руках и стал угощать его сладкими плодами
придорожной шелковицы. Поломку устранили и пригласили пассажиров в салон для
дальнейшего следования. Иван было направился, но: "Папа ещё!" - его
сразу же отбросило назад к шелковице. Терпеливые пассажиры, которым Света
объяснила: "Отец сына нашёл", - сердобольно умилялись в окошки, а
Лёха ещё минут тридцать уплетал понравившуюся шелковицу.
Переняв у матери спокойствие,
взамен южного отцовского темперамента, Лёшка не был уличным мальчиком, но
отцовские мозги просились наружу, и он учился, воспринимая окружающее всерьёз и
надолго.
Как-то придя домой, и выслушав
нарекания Светы на недисциплинированность молодого дворецкого поколения, Иван
приподнял Лёху одной рукой, прислонил к стенке и вторую протянул Алёнушке:
"Принеси гвоздь и молоток, прибью этого виновника к стене, чтобы больше не
озорничал".
Алёша с тех пор, как
родился,всегда был без вины виноватый,
т.к. во всех совместных проделках Алёна уступала пальму первенства младшему
брату при родительском разборе, и Алёша безропотно брал всю вину на себя, не закладывая
сестру, как и подобает настоящему десантнику. На шутку отца он отреагировал
весело, но когда находчивая военная девочка принесла, что просили, разрыдался
как-то изнутри, приняв всерьёз. У Дворецкого сжалась душа в комок нервов, и
больше он так никогда не делал. А находчивая Алёна, переняв предназначавшийся
Лёхе отцовский темперамент по случаю досрочного рождения, даже нашла Свету и
Ивана на новогоднем балу в Доме Офицеров, где Иван по просьбе худручки замещал
выбывшего из строя Деда Мороза. А ведь договаривались: "Ты уже взрослая
девочка. Посидишь с братом…" И согласилась ведь…
Иван брал с собой Алексея на все
полевые выхода. Зимой краткосрочно, для ознакомления, а летом на весь сбор.
Командир батальона присвоил молодому, в три с половиной года от роду, Дворецкому
звание "лейтенант". Хотел - "капитан", но Дворецкий,
который постарше, запротестовал: "Не может сын старшего лейтенанта
капитаном быть. У капитана свой сын есть. И старшим лейтенантом не может,
поскольку отец - старший". Присвоили "лейтенанта" за то, что
статью из Устава прочитал: "Обязанности командира перед построением и в
строю". С выражением прочитал. Не верил никто, что читать может. А он мог.
И стрелять мог, и заряды одиночные подрывать и материальную часть знал…
Учился Лёха. Сначала у отца, в
Армии, потом в школу пошёл. В общеобразовательную. Пятёрки домой носить начал,
которые отец не добрал. Как с первого класса начал, так с золотой медалью и
закончил. И в Армии успевал (на каникулах). И институт с красным дипломом. В
аспирантуре ничего не дали. Обидели. Защищаться пришлось. Досрочно, через
полтора года. Лёха себя никому в обиду не дал. Да и двадцать три года уже.
Пора. Защитился. Кандидатом наук стал, потом доцентом, но это потом. И всё это
всё - глубоко потом…
Отцу "капитана"
присвоили. Да и пора уже, хоть и графа - пятая. Три года - на взводе, три года
- заместитель командира роты. Это - уже шесть… А тут как раз долги
интернациональные раздавать начали по решению Партии и Правительства. Партия
решила: "В Афганистан надо!" Армия ответила: "Есть!" И
десантники ответили: "Есть". И приземлились, и захватили… и офицеры
батальона за границу в "командировку" ездить начали. Ивана не
пустили. Сказали: "Ты здесь нужен". И Иван поверил. Уже глубоко потом
выяснилось, что это евреев берегли. Не выпускали из страны. За железным
занавесом держали, держали, а как додержали до нужной кондиции, железный
занавес приоткрыли и против арабов выпустили, мол, "знай наших".Но это - политика. Большая политика. Иван был
вне политики. И правильно делал. Потом это узаконили. Так и сказали:
"Армия вне политики!" Это когда много партий развелось… Армия, она к
единоначалию привыкши…
Не в этом суть. Суть в том, что
жизнь на месте не стоит, растекаясь по посёлкам, весям, городам… и городкам.
Военным городкам. Попал и Иван с семьёй в течение и поплыл, кружась и ныряя в
бурном потоке военно-городошной жизни, которая типична для большинства военных…
городков (см. "Городок").
