-…ты, Валет,
агрессию при себе оставь. Поживёшь с моё - пригодится. Умеряя агрессивность,
начинаешь соображать, где некомпетентность, а где злой умысел. Но если
некомпетентность плюс умысел, то - туши свет, сливай воду. И до той поры, пока
все это не поймут, будут у нас и галактические ракеты, и одноразовые солдаты.
Нашего Пашу "Мерседесом" глашатаи перестройки окрестили. Толковый
мужик, и знает, чего хочет. И концепция у него, и доктрина, и Ичкерию б одним
полком десантников усмирил, как и обещал, но не дают ему. Я в той колонне,
которую в одном из "пусть-мартанов" жгли бутылками с горючей смесью
"безоружные чеченские женщины" в базарный день, волей случая жив
остался. Приказ не стрелять, не давить… - строго-настрого. И маршрут нам
указали пролегающий в часы пик сквозь этот "безоружный" базар. Вот и
соображай, что есть что…
Цугундер и Валет готовили эшелон
на отправку. Да и не эшелон вовсе, а так пару платформ с инженерной техникой
(электростанции, средства добычи и очистки воды…)
Цидулка сверху пришла о
доукомплектовании эшелона с американской гуманитарной помощью, отправляемого в
Чечню. Доставка гуманитарных грузов находилась на контроле у правительства в
рамках программы борьбы с коррупцией и чиновничьим беспределом, т.к. от
гуманитарных грузов первой волны на центральных армейских складах после всех
согласований и утрусок остались картонные коробки с надписью "Second hand
condoms!" и ящики с шерстяными носками ручной вязки. Содержимое коробок на
войне пригодилось. Надували и стреляли с рогаток в учебных целях, отрабатывая
целкость, а носки беженцам передали, им нужней.
Любая война начинается со станции
погрузки. Не явилась исключением и "эта", необъявленная.
Сортировочная станция, где должен был формироваться гуманитарный эшелон литера
"Г", находилась за пределами и поэтому никакого беспредела быть на
ней не могло. Всё шло по графику. Подъезжающие УРАЛы и КАМАЗы разгружались в
товарные вагоны, гуманитарная техника крепилась на платформы и полуплатформы,
маневровый тепловоз выталкивал готовое к отправке на горку. С горки всё это
катилось само по линии наименьшего сопротивления, ударяясь об уже спущенное, и
американские контейнеры с их гуманитарной помощью обрастали нашими товарняками.
Подъехал командир. "Ты тут
погуляй пока", - сказал он водителю, которого все в полку называли
Семёном, а сам направился к Цугундеру, который был ответственным за отправку
инженерного фрагмента гуманитарного эшелона.
Семён погулял. Сначала у
формируемого состава, а потом всё дальше и дальше. Станция была большая,
многорельсовая. Нагромождение вагонов ограничивало видимость и затрудняло маневренность.
Майское солнце, вечная пыль и с детства знакомый запах шпал инициировали жажду
обезвоженного организма.
Внезапно из-под колёс
близлежащего состава возникло две взъерошенных головы с чайником. За ними
медленно появилось и прочее. "Поильцы!" - обрадовался Семён и ласково
улыбнулся мужикам. Мужики не обрадовались, заслонив своими худенькими телами
довольно-таки пузатый чайник. Их чёрные лица, вплоть до декольте, воинственно
заблестели белыми зубами, безобидно слившимися с остальным загаром типа "майка".
Семён насторожился, но жажда не
дядька: "Мужики, дайте глотнуть, а то служить ещё долго, а пить
хочется", - попросил он ласково и добродушно. Оценив наружный облик
незнакомого человека в камуфляже, мужики, не сговариваясь, как-то ловко сдали
назад и скрылись под вагонами. "Братья христиане! Не дайте умереть
православному иудею!" - крикнул Семён вдогонку, просунув голову под
состав, но братья исчезли. По крайней мере, в секторе обзора головы не
просматривались, а другие части громоздкого тела не пролазили. Зато в поле
зрения Семёна вызывающе вписалась огромная жёлтая цистерна, монументально
расположившаяся на соседнем пути с красной надписью "СПИРТ!" и чёрным
черепом с двумя сахарными косточками. Технологическая лесенка, ведущая к
открытому люку горловины, ещё хранила испаряющийся след канувших в бездну
братьев.
Семён начал соображать
собственным черепом, но до конца не успел. Раздалось какое-то странное
бульканье, шипение и на его сообразительную голову хлынул поток живительной
прохлады. Он вознамерился возблагодарить, но прохлада неприлично запахла.
"Кто-то нарушил правила пользования в санитарной зоне. Бесстыдник", -
догадался Семён и резко одёрнул голову, больно ударившись обо что-то. Вагон
качнулся, но устоял. Пить перехотелось. "А ля гер, ком а ля гер. На войне,
как на войне", - подумал Семён и пошёл сдаваться в штаб-руководство.
В голове состава литера
"Г" собрался военный совет из убывающих представителей. Представители
импульсивно размахивали руками, и что-то бурно обсуждали. Командир молчал. Молчал
и Цугундер. На их мужественных лицах играли желваки, отражая накопленный опыт.
Представители "там" ещё не были, а они уже побывали. И Семён побывал.
Его командир с собой брал. Тоже эшелоном…
На перегоне "Бурлаки -
Мамлюки" железнодорожный путь оказался разобран. Голодающие дети Поволжья
захватили эшелон и выдвинули ультиматум: "Или будем грабить, или гоните
жрачку!" Все, кто находился в составе эшелона, не оказывая сопротивления,
сдались, приняв условия ультиматума. Добровольно вручив детишкам собственный
паёк, который был выдан на путь следования туда и обратно, они в порядке
контрибуции самоуправно ещё и картонные коробки с надписью "Second hand
condoms!" и ящики с шерстяными носками ручной вязки присовокупили (часть
от гуманитарной помощи первой волны). Детишки безмерно обрадовались надувным
игрушкам, "лыжным шапочкам" ручной вязки, а особенно
"жрачке". Указав, где спрятаны рельсы, дети умчались в счастливое
детство, а они двинулись дальше, устранив последствия налёта.
Побывав первый раз на войне, Семён
воочию столкнулся с крупномасштабной безотцовщиной. Но не той, не сытой, какой
был он сам на государственных харчах, а жёсткой, мстительной и голодной.
Жестокость во взгляде (даже просящем), месть в душе и голод во всём теле. А они
ведь вырастут…
Во всех
"пусть-мартанах" и "хаса-юртах", где Семён побывал с
гуманитарной помощью, жили и служили люди. Местные женщины с детишками и
стариками и федеральные мужчины с оружием. И мирно уживались. И занимались
каждый своим. Но висела в воздухе невидимая сила, которая, отражаясь в глазах
людей, оголяла несуразность и никчемность нахлынувших "радостей"
перестроенного времени.
За всё время пребывания на
"территории повышенного риска" Семён не встретил ни одного боевика,
не слышал ни одного выстрела или взрыва, но невидимая сила войны людей с людьми
отрезвляла от старого до малого, от штатского до военного. Глаза молодых женщин
смотрели взглядом старых вдов, безнадзорные дети зыркали сиротами, а молодые
мужчины в камуфляже читали в этих глазах судьбы своих семей. Во всём этом
чувствовалась разящая и разрушительная безотцовщина. И это при всём при том,
что все, пока, были живы. Но цена жизни была иной…
…и был обстрел, и был фугас… Это
был Северный Кавказ. Старуха Смерть брала свои проценты. Бог войн старухе
пособлял. Плевать ему “Аллах Акбар!.. Иисус воскрес!..” Он отдавал костлявой
дивиденды. Был договор такой у них. Процент делили на двоих среди убитых и без
вести пропавших. Безумство правящих элит пока ещё не дефицит. Нажила Смерть
старуха капиталец. А бог войны натурой развлекался. Контачил Гаденький со
Смертью кучно. Им не было, да и не будет скучно…
