Меню сайта
Категории каталога
В мире животных [14]
В один присест [6]
Война и мир [52]
Городок [33]
Иудыч [32]
Кролики [11]
Ломка [6]
Маседуан [14]
Мораль [10]
Нецелевые программы [11]
Ни кола, нидвора [10]
О, женщины [16]
Свищ [5]
Сперматазоиды [0]
Я в Украине был [10]
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
  


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Пятница, 29.03.2024, 15:37 ГлавнаяРегистрацияВход
Сайт выпускников 4 роты ВДВ КВВИКОЛКУ
Приветствую Вас Гость | RSS
Главная » Статьи » Изба-читальня Петра Мирецкого » Война и мир

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава 3; 4

3

 

В банкетном зале "Gold whisper" ("Золотой шёпот") проголодавшиеся сливки (в смысле общества) рассаживались согласно занятому рейтингу и насиженным местам в иерархии. При появлении голодного рабочего с разных концов пересыщенного яствами стола, но одновременно, раздался клич: "Василий Иванович, к нам!"

Пьер занял место на приставном стульчике, который невнимательным кивком головы указала хозяйка, и удивился популярности незнакомца: "Чапаев воскрес? Воистину воскрес, но почему лысый?"

На "холодные закуски" подавались расстегаи с грибами и растоптаи без грибов, пшеничные и гречишные блины с икрой и сёмгой, запечённая гусятина, новоиспечённая козлятина, фаршированная орехами индейка, седло марала с брусничным соусом, впадина двугорбого без седла и соуса, белужья икорка, двояковыпуклые рябчики, особые кремлёвские пончики, холодные свинина, баранина и телятина, цыплята гриль и табака, но тоже охлаждённые, овсянка баскервилей и всякая всячина. Всячина в хрустально-пластиковых бутылках являла собой весь перечень прайза от кумыса "Глоток Кызылкума" до вытяжки "Фанаты Фанты", не говоря уже о ликёроводочных изделиях и соках-водах.

Поглощение изобилия началось организованно. Шептун Ходатайствович Репетуйкин произнёс пафосный спич, все встали, зааплодировали и под торжественные звуки импортной акустики выпили до дна. Закусили. Слегка.

- Repetito est mater studiorum. Consuetudo est аlterа natura[1], а между первой и второй перерывчик небольшой - сьюморесила ведущая вечерней программы Анна Павлова и предоставила слово Порфирию Прохоровичу Перефьютькину. На этот раз не вставали, но выпили опять до дна. И покушали. Хорошо покушали… и опять выпили до дна.

"История повторяется три раза. Первый раз - как трагедия. Второй - как комедия. А в третий раз - для тупых", - подумал Пьер и начал, из любопытства, пристально вглядываться в окружающее общество, но поскольку он был молод и полон сил, то его интересовало не всё общество в целом, а лучшая его половина.

Лучшая половина общества делилась на три категории: деловые женщины (собеседницы); прелестные женщины (проказницы) и влиятельные женщины (приятельницы). Была и четвёртая - внутренне наполненные, но мало. Но были…

Деловые были при портфелях или должностях и держали себя в материнской строгости. Из них гордо выпирала комсомольская юность и все этапы большого пути всеобщей перестройки и реформенного моделирования общественной системы.

Мужчины долго возле них не задерживались и, обронив пару государственных фраз, спешили к другим, которые на должностях не состояли, но обладали всеми остальными прелестями женской привлекательности.

Чувствуя к себе повышенное внимание, эта категория приходила в трепетное волнение, и её тоже распирало. Но поскольку комсомольской юности у них было мало, по большей части своя, интуитивная, то выпячивалась трепетная грудь. Безудержно пытаясь вырваться на свободу из узкого вместилища последней моды, она трепетала, вызывая трепетание и у сочувствующих мужчин, независимо от занимаемой должности и положения рейтинга (если можно так выразиться).

Третья категория ничего не имела, кроме влияния, и жадно высматривала, прислушивалась, перешёптывалась и изредка, но многозначительно, перемигивалась…

Объявленная после первого присеста танцевальная пауза не нашла единодушного отклика у перекусившей VIP-публики. Позолоченная (золотая - как-то нескромно) молодёжь лениво потянулась на третий этаж в бальный зал, а более взрослая государственная публика, сбившись в кружки по интересам, перешла от кулуарных разговоров на первом этаже к более волнующим и государственным на втором.

В этот самый момент определяющего разброда и шатания к нераспавшемуся до конца обществу присоединился молодой красавец-капитан - судя по стабильному румянцу на щеках - штаб-с.

-         Ву-а-ля! - почему-то перешла на французский Анна Павлова и, подкрепив американским "Вау!" что в совокупности должно было означать по-латыни: "Ба! Какие люди!" - продолжила жизнерадостное блиц-приветствие. - Андрэ! Почему один и запоздало? Где ваша милая жёнушка?

-         Иным женщинам мало букета роз: они еще требуют, чтобы мужчина менял воду в вазе - как-то откровенно печально процитировал кого-то Андрей и приложился к пухлой ручке хозяйки.

-         Слышала, вы собираетесь на войну? Это bellum internecium[2], нельзя быть таким безрассудным…

Андрэ недовольно скривился, не желая обсуждать ни ту, ни другую тему (ни о жене, ни о войне), и вознамерился поставить на место вмешавшуюся не в свои дела хозяйку, но кто-то сзади дружески хлопнул его по плечу. Обернувшись, он удивился:

-         О! А ты здесь как оказался?!

-         Пытаюсь войти в общество через парадный вход, - улыбнулся Пьер и, огорчив Анну Павлову молодецкой удалью и юношеской бестактностью, увлёк Андрея в направлении третьего этажа.

-         Тут бабы путёвые есть? А то так хочется, что аж язык стоит… - донёсся до Анны Павловой обрывок фразы, и она почему-то сконфузилась.

Андрей с балкона, а это был он, сосед по балкону (подъезды разные, а балконы по-соседски), поблагодарил Пьера за избавление от дачи ненужных показаний и дал себя увлечь, пообещав найти в этой неоднородной массе достойную собеседницу в комплекте. У Пьера давно чесался язык, жаждя приятного общения вживую, но "вкушали" лишь уши, выслушивая чопорные заумные умности.

Андрей Волоконский (фамилия соседа) посещал светские мероприятия с раннего детства, с той поры, когда они ещё советскими назывались, и был в этом обществе докой, о чём свидетельствовала бросавшаяся в глаза, вместе с румянцем, оскомина и прокисшее выражение лица, но Пьеру он был рад. Хороший парень. А хорошему человеку почему бы и не помочь?

 

4

 

Пока на третьем этаже разогревались, на втором дробились. Раздробленное общество второго этажа волновали отставшие от всеобщего реформирования коммунальное хозяйство и Армия. Если коммунальные проблемы волновали постольку поскольку (в этом вопросе всё было схвачено), то Армия оставалась ахиллесовой пятой, так как призыв на действительную военную службу, претерпевая незначительные изменения (тех брать, этих не брать, потом: тех брать, а этих освободить), касался всех и в принципе был совковым.

Какой-то рыжий, но хорошо одетый, собрав вокруг себя группу единомышленников и оппонентов, с пеной на губах доказывал, что все коммунальные беды от лености населения и нежелания платить за оказанные услуги, что он, дескать, устал работать на процветание страны, а всяческого рода болтуны мешают, и вообще можно чего-то добиться лишь после того, как два поколения, зараженные коммунистическим вирусом, вымрут напрочь. Но поколения почему-то вымирать не хотели, хотя и вымирали, сопротивляясь, а оппоненты сомневались, уточняя кто и когда сделал этому рыжему прививку от заразного вируса и откуда он такой правильный выискался.

Избранная (в одном из мандатных округов) женщина бальзаковского возраста пыталась примирить противоборствующих мужчин, угощая грибочками домашнего соления в собственном исполнении, прихваченными по случаю, но мужчины даже не обратили на неё внимания, и она перешла к менее эмоциональной группе борцов с коммунальной несправедливостью.

В этой группе оперировали научными и экономическими выкладками и соленья отведали без отрыва от обсуждения эластичности вопроса: как совместить ржавость коммуникаций с потребляемым теплом и энергией? Коммуникации достались по наследству от совдеповского режима, и пришли в негодность за десятилетие безнадзорности, т.к. надзирать за наследственной совковостью стало некому (все ушли в рынок). Тепло и энергия вырабатывались по рыночному и никаким боком не лезли в совдеповские коммуникации…

Вдруг из совковой несовместимости выкатился почтенный седоватый мужчина, ухватил за волосы состоявшую в группе женщину (без грибочков), облил всех дорогостоящим "Глотком Кызылкума", прокричав: "Это туда, это сюда, этих посадить, этих выпустить, а потом всех, кроме меня, расстрелять…" - дружески подморгнул Анне Павловой и покатился дальше.

Случайно обрызганный соком не такой уж, но всё ещё молодой, реформатор из соседней группы, которому очень нравится кудрявиться, а занятое положение не позволяет, привычно и интеллигентно утёрся и продолжил животрепещущий разговор о переустройстве Армии. Во внемлющую аудиторию стекалось всё больше и больше слушателей, намного больше, чем в коммунальную, которая к тому же таяла на глазах, переливаясь в армейскую. Да и не удивительно.

Блуждающая война в Закавказье дестабилизировала общество, особенно во время весеннего и осеннего призыва. Несмотря на все принятые меры, никто не был застрахован от произвола консервативных военных, которые, перефразируя государственный афоризм "Преступник должен сидеть" (где - не указано), считали, что "Военный должен воевать" (с точным указанием - где). Случайно угодивший в Армию высокопоставленный сын высокопосаженного чиновника мог целенаправленно оказаться в районе боевых действий, а это уже не государственный подход к делу. Может быть нарушена преемственность поколений…

Бывший кудрявый, но всё ещё чернявый, вразумительно излагал концепцию строительства новой армии с расчётами по заработной плате, сроками службы и её тяготами, перелагаемыми на плечи (на чьи не указывалось). Под лозунгами патриотизма, извлеченными из старых полотнищ, клеймил действующих генералов и пугал мифическим "дембелизмом", которого по ту (цивильную) сторону армейского забора имелось гораздо больше и благозвучно именовалось: "наставничество". Своим собственным дебилизмом в вопросе военного строительства он несокрушимо и легендарно поражал (в смысле удивлял) людей сведущих, коим этот словесный бред казался детским лепетом и ничего, кроме взрослой улыбки, не вызывал. Болтовня профанов изобиловала хронической тошнотой и словесной диареей: 50% - слов, разжиженных водой; 50% вискозы пафоса…

Взрослые люди, Порфирий Прохорович Перефьютькин и Шептун Ходатайствович Репетуйкин, баловались безалкогольным пивком, которое сделали для тех, кто хочет стать миллионером. Миллионерами они уже давно стали, вот потому и баловались, и снисходительно улыбались долетающим обрывкам фраз взволнованной публики, мирно обсуждая более волнующие темы.

Степенный их разговор, с глубоким пониманием проблемы, крутился и раскручивался вокруг забот о желудке, страдающим несварением, о ревматизме, об опасном в их возрасте травматизме и о других подаграх. Присоединившаяся Анна Павлова, устав от политики, экономики и виртуального секса, в которых ничего не понимала, гармонично вписалась в светскую беседу столпов общества. Нельзя сказать, что она была отвергнута обществом второго этажа, поскольку вход на второй пролегал через первый, где в кулуарных беседах равных ей не было. А столпам, прошедшим все коридоры и этажи власти, было как-то наплевать на все этажи Анны Павловой. И на первый, и банкетный, и бальный, и…         В ОГЛАВЛЕНИЕ



[1] Повторение - мать учения. Привычка - вторая натура

[2] губительная война

Категория: Война и мир | Добавил: Мирецкий (13.01.2009)
Просмотров: 712 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]

Бесплатный конструктор сайтов - uCoz Copyright MyCorp © 2024