Три удара в один день это много.
Два одинарных и один двойной (об люстру и об пол). Не всякая психика выдержит
такое. Не выдержала и у Перефьютькина. Отлежавшись с полчаса на диване, он
открыл глаза, взглядом подозвал к себе Анну Павлову, и в здравом уме и доброй
памяти сунул ей в лифчик кредитную карточку на очень приличную сумму.
Присутствующим со стороны трясущаяся рука беспамятного, несанкционированно
проникшая за пазуху уважаемой женщины, дала надежду на возвращение танцора
жизни к здравому смыслу. Надежды не оправдались. Шевельнув губами пин-код,
Порфирий Прохорович Перефьютькин чётко, но неслышно для посторонних, выговорил
напутственную речь на чисто русском языке: "Ты всё-таки жени этого
засранца…" - и скоропостижно скончался, но Анна Павлова успела ухватить и
то, и другое.
Выставленное на всеобщее
обозрение тело в доме Советской Армии для выражения всенародной любви привлекло
к себе лучшую часть народонаселения столицы. Под любопытным взглядом телекамер
осиротевшие люди шли нескончаемым потоком, отдавая последнюю дань живыми
цветами (деньгами покойник не брал).
Пришли отдать последнее и
Придворкины, отозвав своё заявление из Страсбургского суда по защите прав
неправых людей. Простили с надеждой опять вернуться в свет. Многие пришли.
Почти все.
Отметившись в скорби и сохранив
элитный статус, молча расходились по текущим делам. Но немногие из них были на
кладбище. Кладбище-то особое и запускали туда по пригласительным билетам
избранных. Но всё равно их было много.
Женщины в чёрных платочках и
шляпках, мужчины с непокрытой головой и лысые, притихшие детишки, военный
оркестр, священники в ризах и карабинеры в парадной форме. Загробные речи,
надгробные слёзы, молебен за упокой, залпы холостых выстрелов и вот уже первые
комки свежевырытой земли скорбно ложатся на отполированную крышку сандалового
гроба.
Пьер последний раз видал дядюшку
в гробу. Чёрный костюм и красная рубашка без галстука ярко оттеняли гримасу
государственности на застывшем в покое лице. Внутренняя отделка деревянного
саркофага была выполнена в стиле современного дизайна. Последние достижения
зарубежной электроники позволяли близким не сразу забыть покойника.
Вмонтированные в обшивку датчики ежедневно посылали сигнал на персональные
мониторы с мультимедийным изображением: "Доброе утро, детки! У меня всё
хорошо, чего и вам желаю". Ровно на девятый день датчики отсылали
последний сигнал точного времени и затухали навсегда.
Кроме датчиков по установленному
в свете ритуалу в гроб закладывались прогулочные белые тапочки из сафьяна
(хоронили в лаковых туфлях из крокодиловой кожи с острыми длинными носами, для
чего в крышку гроба была встроена специальная ниша), сухой паёк на трое суток в
космических тюбиках, мелочь на карманные расходы в евродолларах с четырьмя
нулями. В специальное бюро закладывались страховой медицинский полис, полис
"автогражданки" и свидетельство о пенсионном страховании, которые на
этом свете без надобности, но могут быть востребованы на том. Всё это
герметично закрывалось крышкой с проблесковым маячком красного цвета и
волнующей сиреной для отпугивания ворон. Спутниковая антенна позволяла
специальному похоронному бюро расследований "Спи спокойно, дорогой!"
отслеживать доступ к клиенту и его несанкционированное перемещение.
После завершения закапывания
вручную прилично упакованного покойника в дело вступали профессионалы, а
почтенная публика медленно и печально рассасывалась. Под всё ещё черными
платочками и шляпками сквозь выдавленную горючую слезу невосполнимой утраты
пробивались проблемы сегодняшнего дня. Непокрытые головы и блестящие лысины
самодостачно (в смысле достаточно уже) сменяли маску траурной скорби на деловую
озабоченность, и лишь старшие дети усопшего со своими семьями грустно и
настойчиво приглашали всех в поджидающую колонну "Икарусов" для
следования на поминальный ужин.
Ужин был скромным. В одном из
элитных ресторанов, закрытом на спецмероприятие, тихо и мелодично звучал Бах.
Полуобнажённые танцовщицы в траурных набедренных повязках навевали грусть, а
ниспадающий полумрак создавал иллюзию потерь электроэнергии и энергоресурсов.
Женщины обсуждали "кто, в чём пришёл", мужчины - последние новости за
рубежом и внутри страны… о Порфирии Прохоровиче не вспоминали. Плохого о
покойниках не говорят, а ничего хорошего на ум не шло.
Отставной генерал-полковник
Волоконский, пользующийся в обществе непререкаемым авторитетом и действующий
генерал-полковник Яблонский (девичья фамилия Люльки - Яблонская) заканчивали
разговор, начатый в антрактах между волнующими актами эксклюзивного спектакля
Элиз. "Ну и пусть едет!" - пришли они к единодушному мнению и
ходатайства Андрея о переводе в войска были удовлетворены.
Медленно и печально раскачивающаяся
в поминальном трауре пара танцующих тоже пришла к согласию и взаимопониманию:
-Оно тебе было
надо (в смысле женитьба)?
-Нет.
-И мне нет (в
смысле замуж).
Элиз и Толян расстались хорошими
друзьями. Больше Элиз не танцевала. Забившись в тёмный угол грандиозного зала
современного общепита, она была во власти чувств, вызванных последними
событиями, изредка поглядывая на Пьера.
Упорядоченные чувства порождали
беспорядочные мысли, которые укладывались в голове: "…и не обязательно на
киллеров тратиться, пороча доброе имя силовых структур лишним нераскрытым
"громким делом". И общественность не возбуждается кровавыми
картинками телеэкранов. И покойник достойно уходит, не оставляя сомнений в
искренности намерений. Великая сила, искусство! А если у меня это вышло непреднамеренно,
то почему бы ни сбыться моим намерениям?" - и она ещё раз, но более
пристальней взглянула на Пьера.
Пьер спиной ощутил проникший под
рубашку холодок, покрутился вокруг да около и, не заметив ничего
подозрительного, продолжал беседу с Андреем:
-Так ты это
серьёзно?
-Серьёзней не
бывает. Надоела штабная работа. В войска хочу.
-В какие?
-Мне всё равно.
В кадрах решат.
-А как же
светские рауты Анны Павловой…
-Да провались
оно всё…
Мимо скользила озабоченная Анна
Павлова вся в чёрном и беседу пришлось приостановить. Печать заботы на
бледнолицем облике женщины выглядела глубокой скорбью и вызывала завистливое
удивление окружающих: "Сколько можно? Актриса!"
Анна Павлова не играла. Пытаясь
честно и добросовестно исполнить последнюю волю старинного приятеля, она
выискивала среди присутствующих очередную жертву построения ячейки светского
общества.
Переговорив и обмолвившись с
родителями целого ряда кандидаток на выданье, она всё более и более удручалась.
Котировки на Толяна упали ниже нуля и от них попахивало ароматом сандалового
дерева, в то время как акции Пеьра удивительно подпрыгнули в недосягаемую высь.
Последние известия о бурных событиях дней минувших вмиг облетели столичную
верхушку, степенно спустились в низы и плавно перетекали в регионы.
Шокированная нестабильностью
вкусов и приоритетов Анна Павлова блуждала взглядом по фигурам VIP-зала, теряясь в догадках: "Кто?" Обессилив от
напряжения, она прислонилась к колонне (зал был колонный). Но не расслабилась.
Почувствовав чьё-то присутствие, она заглянула. По ту сторону с ярко выраженным
умиротворением на устах святой отец пытался обнять, как жену чужую, необъятное,
приняв колонну за берёзку.
"Поповна!" -
просветлела Анна Павлова и подставилась его преподобию. Отыскав с батюшкой на
шее попадью, она сбросила нелёгкий груз и провела глубокое зондирование,
которое показало, что матушка не против. Освещённая внутренним сиянием Анна
порадовала окружающих, но радость эта была не долгой. Подкравшаяся по лисьи
Элиз сделала заказ на ушко в сияющих сережках, и лицо Анны Павловой приобрело
неописуемое выражение…
