Кирилл Степанович Волоконский,
отставной генерал-полковник Советской Армии, проживал в трёхкомнатной квартире
советской планировки, воспитывая единственную дочь в строгости и здравом
смысле. Овдовел он рано, но к сердцу никого не допустил и детей ставил на ноги,
давая им неограниченную самостоятельность в рамках отцовской взыскательности.
В служебный рост Андрея он не
вмешивался, но сердобольные кадровики из управления, учитывая семейное
положение генерала, оставили сына по окончанию высшего военно-учебного
заведения при штабе. Кирилл Степанович был недоволен, но промолчал, дожидаясь,
когда сын сам созреет. И Андрей оправдал.
Назначили его на вакантную
должность командира какого-то химарсенала в Сальских степях. Говорят, неплохой
командир там был, но его за что-то посадили. Подробностей Кирилл Степанович не
знал, да и не вдавался. Андрей сам напишет, если сочтёт нужным…
Андрей въезжал в вотчину.
Спешившись в Ростове, он с благодарностью покинул воздушные авиалинии и пересел
на повидавший виды УАЗик, который добросовестно, в течение трёх часов
вытряхивал из него столичную пыль, компенсируя местной. "Эх, дороги! Пыль
да туман…" На ум пришли прощальные слова бывшего начальника: "Давай,
Андрюша! Оттуда живыми не возвращаются. В лучшем случае - посадят и вывезут.
Дурак ты, Валентин Гаганович…"
В/Ч два нуля пятнадцать
представляла собой исторический массив, обнесённый колючей проволокой и бережно
хранящий ряд сараев дореволюционного типа (постройки одна тысяча девятьсот
тринадцатого года). Освежали картину с десяток желтых каменных одноэтажных
строений эпохи Сталина, четыре серых железобетонных ангара архитектуры
развитого социализма и маленький заводик современных европейских стандартов
приятных тонов по переработке и уничтожению зоологического оружия.
Жилая зона включала в себя две
пятиэтажки грязного цвета им. Никиты Сергеевича Хрущёва (хрущёвки), три барака
им. Лаврентия Павловича Берии и такого же цвета, восемь малосемейных коттеджей
по линии МЧС и три сборно-щитовые казармы под личный состав неизвестно чьего
имени и какой окраски.
Имелась и инфраструктура.
Солдатская чайная "Буфет" в дневное время суток и она же
"Офицерское казино" в вечернее. Банно-прачечный комбинат в кунге на
колёсах с жёстким графиком: "Дниженские… мужские… солдатские…" Клуб на базе автомобиля
"ЗИЛ-153", котельная в развале и водо-насосная в сборе.
Достопримечательностью городка
служили два объекта: административный комплекс, разместившийся в
переоборудованном под штаб железнодорожном вагоне и гостиница "Интурист"
для зарубежных граждан, выполненная в стиле ООН.
Называлось всё это секретным
названием: "Арсенал 44/бис" и сберегало в себе государственную тайну
под международным наблюдением ООН.
Во всех помещениях нежилой зоны
хранились стратегические запасы белья Советской Армии с тремя секретными
пуговичками белого цвета на нижнем и двумя на верхнем. Нижнее бельё, когда-то
регулярно поступавшее в регулярные войска, носили под шифром
"кальсоны", верхнее - "рубаха нательная". Созданного запаса
со времён низвергнутого царя и до наших дней хватило бы на перевооружение всех
боевых и мирных подразделений мирового сообщества. В собственной стране ему
сносу не было. Но поселившаяся в годы войны (1941 - 1945 г.г.) бельевая вошь
внесла свои коррективы.
Оголодав за отчётный период и
выдержав все мыслимые и немыслимые сроки хранения, она всё-таки восстала и
полезла изо всех щелей обветшалых строений арсенала, грозясь загрызть любого и
каждого встреченного на своём пути. Надвигающаяся угроза, зафиксированная
американскими спутниками-шпионами, обеспокоила благополучное население западной
Европы и Северной Америки. Срочно созванная всемирная конференция стран
участниц и не участниц присвоила просочившемуся явлению категорию
зоологического оружия повышенной опасности, в смысле массового поражения, и
потребовала от производителей: "Уничтожить!"
Передавить столько блох, простите
вшей, в стране начинающегося благоденствия попросту не оказалось средств.
Страны участницы согласились помочь, взаймы. Первой откликнулась Германия. Испытывая
неловкость за погубленные десятки миллионов советских граждан во второй мировой
войне, она уже выплачивала денежную компенсацию в дойчмарках жертвам не
успевшим умереть, но поскольку жертв осталось совсем ничего, то средств для
выделения транша на заводик по уничтожению хватило с избытком. Хватило и на
отзыв немцев Поволжья. Так, на всякий случай…
Американцы дали в кредит высокие
технологии, а представители малоразвитой Ахинеи-Биссая обещали прислать
специалиста по строительству консервного заводика для пищевой промышленности.
Зачем зря добру пропадать? Вот с этим хозяйством и предстояло разобраться
Андрею. Плюс личный состав и высокая воинская дисциплина…
Тёплое время года Кирилл
Степанович проводил загородом, километрах в ста, на садово-огородном участке
полезной площадью восемь соток. Две сотки занимало жилое строение сельского
типа, сарай-мастерская, гараж и небольшая банька. Итого десять - наследие от
социализма. Постройки и непосредственно сад-огород возведены вручную и лично. К
посторонней помощи Кирилл Степанович не прибегал. Занимаемые квадратные метры
не укладывались в общепринятое понятие "генеральская дача".
Рядом располагались сотки
Яблонских. Новой планировки и застройки. Да и квартира у них была уже не
советская, а светская, но тоже трехкомнатная. Люлька, единственная дочь
Яблонских, и Андрей получили в свадебный подарок отдельную квартиру и вели
самостоятельный образ жизни. Но Люлька пыталась - светский. Её мать -
отечественное светило гинекологии, - вращаясь в кругу таких же светил, влияла
на дочь своим сиянием и Люлька отсвечивала, порой ослепляя Андрея. Ослеплённый
Андрей темнил, изредка впадая во все тяжкие.
В вечерние часы редких выходных и
праздничных дней, когда Мефодий Иванович Яблонский с женой выезжали на дачу,
сотки Волоконского превращались в театр военных действий, на котором велись
скоротечные словесные бои и затяжные фразеологические баталии. Два генерала
обсуждали за самоваром (Кирилл Степанович только из самовара любил) наболевшую
тему реформы Армии. Остальные прихлёбывали. Иногда к ним присоединялась
одинокая соседка по даче, Рекомендация Евлампиевна, составляя компанию
молчаливой коллеге. Тоже медицинское светило, проректор НИИ ТДС (Трансплантации
Доброго Сердца). Просидев минут пятнадцать в глубоком непонимании, она, добрейшей
души человек, вежливо откланивалась со словами: "Извините, мне в
"Сердце" надо". Вслед ушедшей доброте солидарно восставало
светило гинекологии: "А мне куда прикажете?" - и обиженно уходило на
свою территорию, оставляя генералов один на один.
"Да пойми ты, голова твоя садовая, что вы
давно уже не военные и ваш бронепоезд стоит на пути. У кого уточнять не берусь,
но стоит и ржавеет. В мире сейчас мир среди военных и взаимопомощь. Это у нас в
миру - война. Более сильные военные развитых стран помогают более слабым
разоружаться, вооружая развивающиеся, но своим вооружением. А самые сильные,
при молчаливом невмешательстве остальных, периодически резвятся, сбрасывая
негуманитарные грузы на головы мирных граждан, провинившихся, по их мнению,
стран и твердят о всемирном порядке и мировой безопасности в своём собственном
понимании…"
После двухчасового
препирательства Люлькина мать, Глафира Спиридоновна, уволакивает с поля боя
упирающегося мужа, а Кирилл Степанович достаёт коричневую общую тетрадь и под
аккуратными абзацами дат и событий приписывает: "… на озере Чудском
Тевтонский орден утопили и шведа под Полтавой били, и Альпы пеши проходили и,
не жалея, бил французов на один глаз слепой Кутузов. И офицеры без солдат в
войне гражданской проиграли. Машина смерти - Фатерлянд. Её до самой смерти
гнали. Шёл солдат через Европу. Надрал, простите, фрицам жопу. Шёл солдат один
и строем, вдоль берега крутого, полем...
Встрою на смотре строевом грудь четвёртого искали, заняв в расчёте
боевом… но первой Родину считали. А что потом? Когда крушащею рукой Галиматья
свой спич писала, без слов солдат прикрыл собой ту, что - Великая Держава.
"А на х…! А ё…!" - ему хватало. Тупоголовость всесоюзных воротил
солдат, спасая честь, прикрыл. Но не в чести осталась честь. Напрасно. Может
надоесть…"