Толян, пристально вглядевшись в
двух маленьких Перефьютькиных, как две капли смахивающих на производителя
отчества, растрогался на пару секунд, смахнув скупую мужскую слезу:
"Неужели это всё моё?" - а вслух диву дался:
-Ну ты,
матушка, и даёшь!
-Я-то даю, да
ты не берёшь, - высказала Окстинья претензию и сунула в раскрывшийся рот
супружника конфетку с начинкой (сама сделала). - Кушай, сладенький…
Толян скушал и направился к
мышиной норке, поглядеть, не расширилась ли. Но там его ждало разочарование.
Толян было загрустил, но вдруг настроение его резко переменилось и он охватил
(сколько смог) вниманием законную подругу интимной жизни.
-Сладенькая
моя…
Окстинья была готова ко всему, но
не так быстро… Замечательные таблетки, слава тебе Господи и батюшке дай Бог
здоровье!
Угомонились супруги к утру,
проведя всю ночь напролёт (целиком, без перерывов) в добросовестном исполнении
обязанностей (не по нужде, а по желанию, взаимному). Соскучились, наверное.
Прокричали петухи, Окстинья
сказала: "Уффф…" - и забылась в сладком сне. Забылся и Толик.
Опомнился он к обеду и впал в давнишний, но ещё не забытый, ужас…
Дверь была приоткрыта. Окстиньи и
монахов не было. Натруженный за ночь Толик привёл себя в порядок (в походный
порядок) и аккуратненько просочился на лестницу, ведущую в гостиную и далее на
выход.
В гостиной ждали гостей. Матушка
с батюшкой решили пышно отметить родины. Как-никак первые мальчики в роду, а то
всё девочки, да девочки. Старшие девочки и младшие девочки тоже девочек
нарожали, а Окстинья мальчиков. Первенцы!
В гостиной сплошь и рядом сидели
люди в рясах и женщины, богомольные на вид. Родственники. Батюшка всех к церкви
приобщил. В миру не прожить одним, а вместе - и обедню справить, и обед
разделить, как Бог пошлёт.
Ждали Анну Павлову, мадам Общак и
Элиз с Фельдухером. А больше и не звали никого. Нет мест! А почём зря чужих
кормить, когда сродственники голодные?! Жданные гости приехали вовремя. Толян,
оценив сложившуюся обстановку, понял, что пробудившиеся ростки надежды на побег
рухнули в одночасье, и пошёл добровольно сдаваться голодному обществу ещё
некормленых гостей. Ему обрадовались. Мадам Общак даже протянула ручку для
поцелуя, а Элиз щёчку.
Она выглядела счастливой, вполне
удовлетворённой молодой женщиной, по праву занимающей место светской львицы в
благородном высшем обществе. Даже была слегка беременной, что выражалось её
пристрастием к солёненькомуи
кисленькому за праздничным столом.
В минувшем году Элиз выпала
щедрая осень в благодарение за терпимость, проявленную в ссылке на грядках у
сальской тётушки. Вернувшись в столицу, она сразу же вышла замуж и провела с
мужем, регулярно подпитываемым "Виагрой", счастливый медовый месяц на
Багамах.
Вернувшись на родину, изнурённый
Фельдухер умер. Нельзя сказать, что от "Виагры". За такие слова могут
к суду привлечь и выставить… многомиллионный иск за моральный ущерб. А никто и
не говорит, что от "Виагры". От сердечной недостаточности умер… Или
от разрыва сердца, переполненного любовью к очаровательной Элиз. Короче, от
любви и умер. Похоронили старого Фельдухера с почестями и хрен с ним, с
"Виагрой". Дело его продолжил молодой. Сын.
На второй день после первых
поминок развёлся с женой и тремя детьми, а на девятый уже женился на
скоропостижно овдовевшей Элиз. А иначе никак. Радостный папа, очумев от
нахлынувших чувств, не знал, как девчонку назвать, куда посадить, что подарить…
Короче переписал он на неё всю движимость и недвижимость, и наличность, и
ценные бумаги… и улетел на крыльях любви в мир иной, где это всё без
надобности. Но живущим-то на земле в этом необходимость пока ещё есть. И
молодой Фельдухер, как все населяющие землю высокоразвитые (в смысле
организмы), без этого обойтись никак не мог.
"Виагру" он не ел, но
исполнять старался. На этом поприще чуть-чуть поиздержался, зато за свою долгую
супружескую жизнь был даже дважды оцарапан. Имея большой опыт в деторождении, и
утратив навыки в предохранении (по причине выхода старой супруги из детородного
возраста), молодой Фельдухер в каком-то месте оплошал, и Элиз потянуло на
солёненькое. Сориентировавшись в создавшейся чрезвычайной обстановке и учитывая
непреклонную решимость молодой супруги стать матерью, он понял что утерянного
наследства целиком не вернуть и перешёл к тактике выуживания мелких траншей.
Старший сын Фельдухера младшего
уже второй год учился в Оксфорде, находясь на содержании счетов, подписанных
покойным дедушкой. А средний в этом году оканчивал колледж и готовился к
поступлению в Кембридж. Но дать ему престижное образование было по силам одной
лишь Элиз.
Элиз, надо отдать ей должное,
прониклась ответственностью и как мать, и как бабушка, и как жена. Три в одном.
Но не нравился ей этот молодой Фельдухер и всё тут. Скользкий какой-то типчик.
Потеет раньше времени и раньше времени соскальзывает. Но от неё так просто не
ускользнёшь.
Во-первых, получив наследство по
закону от упокоившегося мужа, она твёрдо решила разъехаться с мадам Общак и
перейти на самостоятельный путь развития. Она могла матери простить всё, но
ссылку…
Во-вторых, цель её жизни -
уничтожить эту интриганку Анну Павлову, заняв место, достойное Элиз, в
обществе. Для этого тоже нужны немалые вложения. Проект приватизации
престижного места и строительства альтернативного салона пересекался с планом
разорения этой старой ведьмы и выкупом оставшегося по бросовой цене.
Одновременно Элиз понимала, что на старом нового не построишь, а потому колебалась
в принятии окончательного решения.
В-третьих… и в-четвертых, пока не
было, но она была уверена, что рано или поздно что-нибудь придумает. Последнее
время всё чаще и чаще снился ей всадник на коне. Конь был зелённым, а всадником
был Пьер…
Так, что наследство от первого
мужа и банковский бизнес второго ей были необходимы в совокупности с редакцией
газетёнки, которой отец и сын владели на паях, а внуки пусть сами себе дорогу
топчут. И одного лоботряса на содержании предостаточно.