11

 

Отработав всё до мельчайших подробностей, вплоть до прожигающего взгляда, Элиз отправила Косяка с героической бабушкой на самостоятельные гастроли, как-то не свойственно волнуясь. Старуха Ызыргыль, прошедшая испытания, получила от неё санкцию на самостоятельное ведение светской беседы и тревоги не вызывала. Другое дело Косяк. От его дебюта зависел успех так тщательно спланированной операции.

Косяк не подвёл. Во время чаепития в будуаре Анны Павловой он обстоятельно и интересно рассказывал внимательным слушательницам о буднях контрреволюционной деятельности молодёжи подполья, солидно отвечая в ходе беседы на заготовленные вопросы, которые умело вворачивала старуха Ызыргыль. Опыт проведённых месяцев в бункере сальских степей придавал его рассказу правдоподобность и естественность. Врождённая фантазия помогала импровизировать и отвечать так же достойно на вопросы, поставленные Анной Павловой. Воодушевившись первыми успехами, он перешёл к исполнению секретной миссии, имеющей судьбоносное значение на первом этапе проводимой операции. Применив в полной мере имеющуюся в наличии изворотливость, Косяк всё-таки нашёл  в ходе визита естественный предлог и удобный повод для ненавязчивой демонстрации выпирающей сексапильности. И даже "совершенно случайно" произвёл два лёгких касания по вторично девственным формам хозяйки этой своей сексапильностью.

Анна Павлова с интересом слушала молодого человека, но рассказ его никаких глубоких чувств не вызывал. Она не любила политику и интересовалась лишь ради общества, в котором жила. Первое касание тоже прошло незамеченным для чувств, но вызвало любопытство, которое Анна Павлова утоляла на кратковременных сеансах натуральной демонстрации. Она продолжала внимательно слушать, выискивая предлоги. То попросит молодого человека подать то, которое сидя не достанешь, то это, за которым вообще надо пройти. Увиденное отвлекло от политики, а второе касание при расставании пробудило что-то сладкое и давно забытое.

-         До свидания, Анна (так она ему сказала - зовите меня просто Анна)! Так я завтра занесу?

-         Да, да, голубчик, - обрадовано согласилась Анна Павлова, совсем позабыв, о чём идёт речь, - и, пожалуйста, если сможете, пораньше.

Элиз, получив отчёт о проделанной работе, оценила показательные выступления подопечного и дала дальнейшие инструкции: "Главное - не спугнуть, затягивая петлю потуже".

 

Анна с петлёй на шее, о которой даже и не подозревала, как-то по-девичьи увлеклась впервые увиденной сексапильностью, пребывающей в постоянном напряжении, и как-то уж совсем по-детски отнесла это явление на свой счёт. Благодаря изощрённой оборотливости, она, Павлова, под всякими благовидными предлогами вызывала это явление всё чаще и чаще.  И оно непритязательно являлось, но дальше и дальше - всё реже и реже.

Искушая и прожигая старую песочницу, Косяк, профессионально и строго-настрого проинструктированный Элиз, вынуждал Анну Павлову пребывать в девичьем томлении и предвкушении сладострастной неги, при этом оставаясь до умопомрачения скромным невинным патриотом, поставившим на карту всеобщего благоденствия свою молодую жизнь.

Элиз, найдя удобный повод, навестила заневестившуюся старушку и, вызвав здоровый румянец на щеках перезрелой вдовы парой-тройкой ничего не значащих вопросов, пришла к выводу: "Пора!" - и дала команду: "Фас!"

 

При очередном визите, испив чаю и поболтав о делах великих и будничных, "влюблённые", как всегда, перешли к ненавистной, но традиционной сцене "прощание". Вдруг, уже на выходе, Косяк с разгона припал на одно колено и, обхватив Анну Павлову в районе досягаемости, начал читать стихи, написанные собственноручно:

В миру, котором ты живёшь,

слова мои - пустые звуки!

Умом раскинув на досуге,

Воплю: "Мне без тебя не жить!"

За что даны мне эти муки?

За что, страдая и любя,

Я не могу обнять тебя?!

И Анна Павлова, подхваченная бурей безумных чувств, вызванных силой поэтического слова, так горячо и страстно вырвавшегося из уст этого чистого младенца, сдалась: "Обнимай, милый! За что хочешь, за то и обнимай"…

 

Подхватив сомлевшую Анну Павлову на руки, Косяк поволок её в спальню, осыпая по дороге горячими поцелуями… Потом они лежали и тихо беседовали. Он нежно перебирал её шершавые пальчики и периодически целовал в чрезмерно надушенную морщинистую шейку, спускаясь по белым плечикам к обвислым сосочкам и так до пупка. Но не далее (так было сказано Элиз при инструктаже). Бедная Анна, в неглиже, перешла на поэзию, но так как сочинять сама не могла, цитировала по памяти, что на ум взбредёт, а что не взбрело сама вставляла:

к чертям собачьим имидж мчится

ты мой кумир и мой палач

я как тамбовская волчица

среди непроходимых чащ…

будет счастливым полнолунье

вдовы в объятиях твоих

я твоя фея и колдунья

мне без тебя нет дней иных…

и генитальное вращенье

нежным касанием одним

бросает в жар невозвращенья

к твоим…

Косяку даже жалко стало старушку, но изюминку  (т.е. косточку) их отношений мудрая Элиз спланировала на основной акт. Не в смысле половой, это само собой, а в смысле акт "Разорение". Смышлёная Элиз никак не предполагала, что неприступная крепость Светской Львицы Анны Павловой так быстро и безоговорочно падёт. На этот счёт у Косяка инструкций не было, но был строжайший запрет на применение основного рабочего органа. Что делать? - он не знал. Пришлось импровизировать на ходу, вырывая из памяти всё то, на что она (память) была способна:

под глупые слова

из умных запыленных

написанных не мной

и всяко не тебе

который день подряд

через узоры окон

моей любви фрегат

у гавани твоей…

 

я так тебя люблю

я так тебя… а впрочем…

лежи мой друг, лежи,

лежи в преддверье ночи,

той, что зовётся брачной

вот так… А как иначе!?

 

покамест я с тобою,

моей любовью спелой,

веду меж ног рукою,

греша любимым телом…

бесчестно не проедешь

и чувство раскрошится

и я в любовном бреде

могу уйти из жизни

до свадьбы не дожив

лежи, Аннет, лежи…

 

Анна, закрыв глаза, вбирала тихий лепет любимого, не вникая в каждое слово, а воспринимая в целом. И второй раз за этот вечер сила поэзии вызвала в ней бурю чувств, но чувств материнской нежности и платонической любви к этому прекрасному, кристально-чистому юноше. И она что-то шептала ему в ответ, но уже в лирической прозе. И он отзывался тем же. И они говорили… И потом снова говорили…  и снова, и снова… И в помыслах своих, и в словах Косенёк (его так теперь называли) был чист, честен и бескорыстен. И, наконец, предложил он ей руку и сердце, и предложил отказаться от всего и уйти с ним в подполье. Анна Павлова, испытав на себе всю искренность и чистоту намерений этого юного альтруиста, руку и сердце приняла, но в подполье идти отказалась.

 

Общество, получив дорогостоящее приглашение по электронной почте на внеочередной раут (120 КБ в цветах и манерах любви): "Дорогой(ая)… На помолвку приглашаем…. С любовью, Костя, Аня!" - шокнулось в очередной раз за этот месяц. Но пришло. И даже более того… Зал не вмещал, ютились в холле, нежась в кулинарной холе: лобстеры в вине и цыплята в шампанском, расстегай из щуки, икра зернистая, стерлядь волжская, глазированная с креветками и раками, утка, фаршированная оленьими языками, щи "Старославянские" с белыми грибами, филе перепёлки, фаршированное брусникой, бисквит с фруктами и лесными ягодами с малинным соусом, фирменный напиток "Русская Водка Петрофф, Сидорофф, Иванофф…" и прочее… прочее… прочее…

 

-         Лизонька! - шептала Анна Павлова. - Я так счастлива, я так Вам благодарна за то, что вы познакомили меня с Вашей бабушкой… Я Вам так благодарна…

-         Да что ты, Анечка, - отвечала растроганная Элиз, - Не стоит благодарности. Всё твоё счастье в тебе самой, а главное - всё впереди! И я здесь ни при чём…

                            В ОГЛАВЛЕНИЕ